Однако А.Н. Насонов настаивает на том, что «после татарского завоевания во внутренней жизни края произошел глубокий сдвиг в результате тех событий, которые были связаны с нашествием татар».[589] В основном это обстоятельство он связывает с тем, что «сильно опустошен и разгромлен» был Владимир — этот «вечевой, общеземский центр».[590] Вместе с тем летописные известия (на них ссылается и сам А.Н. Насонов) свидетельствуют о довольно активной общественно-политической жизни этого города. По крайней мере, более двух десятилетий он оставался «столицей» Северо-Востока: и Ярослав, и Александр «продолжали жить еще во Владимире».[591] Последующие же великие князья, действительно, предпочитали оставаться на своих столах (в Твери, Костроме, Переяславле и т. д.). А.Н. Насонов, исходя из этого, делает следующий вывод: «Владимир как город потерял свою силу и значение; он по-прежнему оставался городом столичным, великокняжеским, но не мог уже более служить реальной опорой великокняжеской власти».[592] Можно ли говорить при этом о «глубоком сдвиге» в общественной жизни Северо-Восточной Руси? Нам представляется, что нет. Ибо шел тот же самый процесс, которым было наполнено все бытие этого края в последнее столетие: образование новых городов-государств или возрождение «старых» (в частности, Ростова, очередному возвышению которого так много внимания уделяет А.Н. Насонов). Монголы внесли в это свою лепту, но не настолько, чтобы говорить о них как об определяющей силе этой тенденции.[593]
Вместе с тем изменения, безусловно, имели место. Так, с 1243 г. устанавливается зависимость русских князей от ханов. Еще более резко положение меняется с конца 50-х годов, когда монгольская империя пытается на всем своем «жизненном пространстве» установить режим даннических отношений.
Глава IV.
Установление даннической зависимости
Вопрос о влиянии монголо-татарской политики на внутреннее (социально-политическое, социально-экономическое, социальное) устройство Руси традиционен для отечественной историографии. Мнения относительно воздействия в целом данного внешнего фактора, как известно, расходятся вплоть до взаимоисключающих.[594] Расхождения имеются и по отдельным конкретным вопросам (например, об организации монголо-татарского владычества, в частности, в начальный период).
Исследователи обычно отмечают, что «до переписи власть ордынских ханов над Северо-Восточной Русью не приобрела каких-то определенных форм».[595] В начале 50-х годов при хане Мунке в Кара-Коруме принимается решение о проведении всеобщей переписи для создания единой податной системы на территории всех стран, покоренных монголами. Перепись производилась монгольскими чиновниками, присылавшимися из центра.[596] Так, в 1252 г. перепись проводится в Китае, в 1253 г. — в Иране, в 1254 г. — в Армении. Есть сведения, что и на Русь в 1253 г. был послан монгольский чиновник Бицик-Берке, но перепись, видимо, тогда не состоялась.[597] В 1257 г. ответственным за сбор дани на Руси был назначен родственник Мунке — Китат.
В течение последующих лет отмечаются неоднократные поездки русских князей «в Татары». В 1256–1257 гг. туда ездили ростовский князь Борис Василькович, суздальский — Андрей Ярославич, наконец, сам Александр Ярославич (Невский). В.В. Каргалов характеризует этот период как время «оживленной дипломатической подготовки» к «проведению татарской переписи в Северо-Восточной Руси».[598] Таким образом, возможно, перепись не была неожиданным для Руси мероприятием.
Наиболее полные сведения о татарской переписи в северо-восточных землях Руси имеются в Лаврентьевской летописи. В ней сообщается, что зимой 1257 г. «приехаша численици исщетоша всю землю Сужальскую и Рязаньскую и Мюромьскую и ставиша десятники, и сотники, и тысящники, и темники, и идоша в Ворду, толико не чтоша игуменовъ, черньцовъ, поповъ, крилошанъ, кто зрить на святую Богородицю и на владыку».[599] Это летописное сообщение вызывает много вопросов и, следовательно, споров и толкований.
Условно его можно разделить на три части. Последняя касается отношения монголо-татар к представителям русской церкви, которые избежали «числа». Факт лояльности ордынцев к носителям различных религиозных воззрений общеизвестен, и мы его рассматривать не будем.[600]
Что до «численицев», которые «приехаша» и «исщетоша» все население Северо-Восточной Руси, а потом «идоша в Ворду», как это было и в других странах, то это монгольские чиновники-переписчики.
Неясным остается, таким образом, объяснение того, кем же были «поставленные» монголами «десятники и сотники и тысячники и темники»: были ли они татарами, или речь идет о русском населении? В этой связи возникает другой вопрос — была ли создана какая-то новая десятичная организация, или сохранено старое общественное устройство?