Читаем Руны Вещего Олега полностью

– Узрев незнакомого мужа крепкой воинской стати, они обязаны были видеть во мне возможного посягателя на жизнь твою, княже, а значит, должны безопасность твою обеспечить, а они стоят подле, даже не спешились и тебя не прикрыли. Я же на расстоянии трёх-четырёх шагов от тебя, князь, могу двигаться шустрее, чем любой твой верховой. В погоне да в поле широком конь преимущество, а в такой близи помеха. К тому же сей клинок на таком расстоянии мог тебя уже навеки успокоить. – С этими словами Руянец снял свою десную руку с подвязанной шуйцы и, раскрыв широкую длань, показал на ней метательный клинок и тут же быстро спрятал его в перевязь больной руки.

Ошарашенные охоронцы тронули было коней, чтобы обезоружить богатыря, но князь, будучи по натуре любителем познавать новое, остановил их. Да и не чуял он в пришельце опасности.

– Добре, брат Руянец. Как же должны были действовать мои охоронцы по вашей науке? – спросил он.

– Перво-наперво, подъезжая ко мне, он и он, – богатырь показал на двух крайних охоронцев, – должны были обогнать тебя и стать около меня, причём тот, что одесную от меня, должен стать ошую, а тот, что ошую, стать одесную.

– Отчего именно так? – уточнил Ольг.

– Сие просто, при таком движении их кони и они сами будут прикрывать тебя и я не смогу бросить клинок. Два других охоронца делают то же самое, только становятся не подле тебя, княже, а на полтора-два шага впереди.

– Тут понятно, пока они сие делают, я снова от противника прикрыт, разумно, – согласился князь.

– Те, что стали подле меня, сразу должны спешиться, чтобы кони им не мешали. Один видит каждое малейшее движение моей шуйской руки и ноги, второй бдит за десной рукой и ногой. Так проще и быстрее обездвижить нападающего. Те же, что подле тебя, при любом моём резком движении или угрозе сходятся, заходя на полтела друг за друга, чтобы один был прикрыт другим, но оба всё время меня видели. Ну, ещё есть наука работы в паре, в четвёрке, десятком на двух-трёх или четырёх опасных для охраняемого человека противников. Однако рассказывать долго, учить надо, а наука сия, как и всякая прочая, только через пот и ошибки впитывается. Пот из тебя выходит, а наука остаётся, так нас, воинов Свентовида, с детства учили. Ну вот, княже, узрел я тебя, теперь и коня могу выбрать, как твой темник просил, – опять неожиданно перешёл на другое Руянец и поглядел на Бобреца.

– Занятно, какого же коня ты мне выберешь, тем более что мы, кельты, коней не хуже железа разумеем, – улыбнулся Ольг, которому новый знакомец явно пришёлся по нраву. – Пойдём-ка вместе.

– Коли вместе идём, тогда надлежит мне оружие своё твоим, княже, охоронцам на время передать, так полагается. – Богатырь протянул сначала свой боевой нож-скрамасакс, вытащив его из ножен с серебряными накладками и чеканным узором на них, а потом ловко извлёк из перевязи раненой руки два метательных клинка и тоже передал ближайшему охоронцу. Меч из ножен доставать не стал, а снял его вместе с ножнами и перевязью.

– Оставайся тут, Вепс, около лошадей, несподручно с такой кучей железа по конюшням хаживать, – распорядился старший княжеской охороны.

Они оглядели всех коней, привезённых купцами. Выбор богатыря пал на белого коня с крепкими ногами и широкой грудью.

– Отчего же этот, вон тот, вороной, разве не лучше? – удивился Ольг.

– Князь должен ездить только на белом коне, – убеждённо молвил Руянец. – Белый конь, как у Свентовида, он вместилище светлых сил, находится под покровительством самого божества. Враги чуют и понимают эту силу. Только белой масти! – решительно повторил воин.

– Добро, – чуть подумав, согласился Ольг. – Хорош выбор, мне самому сей конь глянулся.

– А я вспомнил тебя, княже. Там, на Руяне, когда князь Рарог, закончив свою речь, сказал, что те, кто желает у него служить в Северной Словении, пусть подходят к воеводе его Ольгу. Князя Рарога я крепко тогда запомнил, а тебя видел несколько раз мельком и думал, что забыл, а вот сейчас вспомнил, как только белые твои власы и зелёные очи узрел.

У меня ведь память добрая на лики, даже если много лет прошло…

– Растерялся я тогда, никак не ждал, что князь меня вдруг воеводой назначит, ведь не было никакого разговора, а тут слышу и не верю… – окунулся в воспоминания Ольг.

Пред внутренним взором вновь ожила та волшебная ночь с низко висящей зеленовато-золотой звездой Денницей и серая мощёная дорога, ведущая к Арконе, по которой двигались тысячи людей. Медленно светлеющее на восходе небо, и тот священный миг, когда золотисто-розовые лучи восходящего Светила касаются восточных врат чудного храма, и громогласный радостно-торжествующий рёв двенадцати приветствующих его труб, и тут же распахиваются навстречу Солнцу врата, из которых на чудных конях в золочёной сбруе выезжают триста статных голубоглазых и русоволосых богатырей, которые выстраиваются вдоль обеих сторон дороги, трижды прокричав мощными голосами «Слава» божеству-светилу. Триста могучих всадников недвижно, будто изваяния, замирают по обе стороны дороги к храму.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза