Руны Вещего Олега

Тут же по знаку другого грека – высокого, с гордой осанкой – вперёд вынесли окованный золотом ларь с дарами, двое темнокожих слуг ловко разложили походный стол и несколько таких же раскладных кресел, потом принялись уставлять только что разложенный стол всякими яствами. Расторопные дозорные уже сыскали князя, который осведомился, что за люд из града пожаловал.

– Это, княже, царьградские торговцы и знатные люди пришли просить тебя о милости, рекут, что не разумеют, отчего мы на них напали и изничтожаем окрестности, – скороговоркой доложил по пути начальник дозорной сотни.

– С торговцами пусть наши купцы беседы ведут, Стемир вон со своими подручными, а с боярами наши бояре, мне же с ними говорить не о чем. Коли б они посланники были от своих василевсов, то другое дело, – сурово молвил Ольг.

Сотник удалился, а князь всё стоял, погружённый в свои мысли и ощущения. Клубящееся тёмное марево сегодня особенно ясно видно, почти как когда-то кельтский крест, но отчего оно не просто курится в отдалении, а тянет к нему свой тонкий, извивающийся перст? Значит, угроза где-то совсем рядом, но где, ведь на войне жизнь и так всегда под угрозой. Он уже повернул коня, чтобы ехать далее и самолично убедиться, что Царьград заперт в прочное коло и никто из него незаметно не выскользнет. Вдруг князь натянул поводья, как будто прислушиваясь к чему-то то ли вокруг, то ли внутри себя. Он явственно ощутил запах прогорклого кедрового масла. Взглянул ещё раз в сторону пёстрой толпы византийцев в отдалении и, повернув коня, решительно двинулся к ним. Сопровождавшие Ольга посыльные, охорона и несколько темников, что подъехали решить какие-то вопросы, переглянувшись меж собой, молча последовали за ним. Младший Ерофей, изрядно поднаторевший в греческом языке после похода в Херсонес на коче Стародыма и теперь бывший при князе толмачом и связником с изведывателями, тоже направил своего коня вслед за небольшой свитой князя.

По толпе разодетых царьградцев прошла волна радостного оживления, когда они поняли, что подъехавший могучий седовласый воин на белом коне и есть сам архонт северных варваров. Полнотелый зашёлся долгой и подобострастной речью, восхваляя силу, мужество и величие славного архонта Руси. Но Ольг, казалось, вовсе тех речей не слышал. Он пристально глядел на говорившего, как умеют глядеть волхвы, и говоривший стал запинаться, услужливая и подобострастная улыбка начала сама собой сходить с его лика, и где-то в самых уголках глаз мелькнула несколько раз тревога… Ольг перевёл взгляд на высокого грека. Потом оставил седло и, шагнув вперёд, молча уселся за стол, уставленный великолепными яствами. Сделав широкий жест, князь впервые за встречу с притихшими ромеями произнёс:

– Садись, грек! – Пухлый византиец с седыми висками дёрнулся, его лик побелел ещё более. – И ты садись! – тем же повелительным тоном велел князь высокому.

Пухлый, с трудом шевеля одеревеневшим языком, начал лепетать, что он не ровня великому архонту россов, что он просто гражданин этого города, который хочет сохранить его, а также жизни россов, которые… в случае штурма…

– Садись! – Уже совсем тихо, но угрожающе молвил Ольг, не сводя с грека своего, ставшего тяжёлым, как свинцовые оковы, взгляда. – Ты не гражданин, а изведыватель, или трапезит по-вашему, и мысли свои ты добре скрывать обучен, но не передо мной. Не хочешь со мной пищи вашей вкусить?

– Нет-нет, пресветлый князь Руси, не по чину мне, не положено…

– Как не по чину, коли я, князь Киевский, предлагаю тебе разделить со мной вашу добрую ромейскую еду? Или обидеть меня хочешь отказом?

Страх и отчаяние отразились на побледневшем лике грека, он обессиленно опустил в дорогое походное кресло своё большое тело и тут же схватился за сердце, растирая его десницей.

– Не хитри, сердце у тебя в порядке, – так же негромко молвил князь, – давай, как у нас рекут, ешь со мной, пей со мной… – Ольг не успел договорить.

Широкое лезвие ножа в руке грека взметнулось из-за пазухи, которую он так усиленно только что растирал, но молниеносный удар пудового кулака возникшего рядом Руяра будто гвоздём прибил полнотелого к земле, сломав попутно кресло, на котором тот сидел. Смерть грека была быстрой и лёгкой – душа вмиг покинула его рыхлое тело.

Двое охоронцев, что стояли подле второго грека, споро закрутили ему руки и уложили челом на стол, но он вдруг захрипел и, пару раз дёрнувшись, враз обмяк всем своим сильным телом. Охоронцы приподняли его, глаза высокого были закрыты, только у рта пузырилась пена.

– Всё, готов, успел в последний миг кусок снеди в рот засунуть, – с сожалением молвил охоронец, приподнимая одно веко высокого.

Руяр осторожно подобрал широкий метательный клинок полнотелого.

– Отравлен может быть, за лезвие брать опасно, – предупредил богатырь своего помощника, который протянул руку за клинком. – Потому я сразу ударил.