Руна смерти

Вскоре они снова подошли к госпиталю на перекрестке. Теперь Антон получше разглядел это здание. Оно имело форму буквы «П», во всяком случае с этой стороны улицы. Между боковых крыльев находился небольшой парк, отгороженный от тротуара высокой металлической решеткой. Там был парадный вход, к которому вела короткая широкая аллея. Типичная архитектура школьного типа.

В вестибюле им предложили подняться на второй этаж, где сопровождавшая их медсестра провела обоих в кабинет заведующего отделением. Пожилой врач с торчащим из бокового кармана халата фонендоскопом выслушал Ротманна и предложил им снять верхнюю одежду. Сестра принесла белые халаты, и их провели в одну из расположенных тут же палат.

Это оказался обычный школьный класс с висящей на стене черной классной доской. Доска была аккуратно разлинована на десяток участков, в каждом из которых мелом записывались назначенные данному больному процедуры и лекарства. Всё помещение занимали десять кроватей и стол, за которым сидела еще одна сестра.

— Вот ваш больной, — указал врач на вторую от входа кровать.

Ротманн с Антоном увидели забинтованного человека. На его плотно обмотанной голове виднелась только прорезь для рта и отверстие в районе ноздрей. Из-под одеяла высовывалась часть руки, кисть которой была также полностью скрыта бинтами.

— Господин Ротманн, — обратился к раненому доктор, постучав по металлической спинке кровати, — к вам пришли. Вы можете разговаривать?

Раненый пошевелил головой.

— Кто? Кто пришел?

Отто Ротманн, дернув Антона за рукав, сделал ему знак поговорить с лежащим на кровати. Антон растерялся от неожиданности. Он кашлянул и сказал:

— Скажите, у вас есть брат?

Голова в бинтах опять несколько раз повернулась из стороны в сторону, как бы пытаясь определить направление звука.

— У вас есть брат? — повторил Антон. — Ведь вы Зигфрид Ротманн, не так ли?

— Да… У меня есть брат. — Голос звучал настолько нерешительно, что было непонятно: это утвердительный ответ или слабо акцентированный вопрос.

Антон посмотрел на Ротманна, не зная, что делать дальше. Тот в ответ кивнул, требуя продолжения.

— Ваш брат приехал в Дрезден. Скоро он будет здесь, — продолжил разговор Антон.

— Пусть приходит завтра. Утром с моих глаз снимут повязку. Сегодня пускай не приходит. Сегодня не надо приходить, — дойдя до последней фразы, голос раненого стал совсем плаксивым.

Ротманн, тронув Антона за руку, сделал знак: уходим. Когда все вышли в коридор, он остановился в некоторой растерянности и молчал.

— Его состояние не столь тяжелое, как это может показаться… — начал было успокаивать врач.

— Скажите, у вас есть документы и личные вещи этого человека? Могу я на них взглянуть? — прервал его Ротманн.

— К сожалению, ничего нет.

— Как так нет?

— Его и нескольких других раненых привезли к нам из другой больницы только вчера. Документы будут сегодня вечером или завтра. — Доктор повел их в свой кабинет. — У нас неплохое ожоговое отделение, и к нам направляют как раз таких…

— Этот человек не тот, за кого себя выдает, — снова не дал договорить ему Ротманн.

— То есть как? — удивился врач и переглянулся со стоявшей тут же медсестрой.

— Он выдает себя за моего брата, — Ротманн полез в карман. — Вот, можете посмотреть мое удостоверение. Я получил письмо о том, что мой брат Зигфрид находится в Дрездене, и потому приехал.

— Может быть, он просто однофамилец?

— В письме было написано, что в его вещах нашли мой адрес и что он Зигфрид Ротманн, оберштурмбаннфюрер СС.

Врач совсем растерялся.

— Как же так? Зачем кому-то из тяжело раненных называться чужим именем? Вы полагаете, что он мог найти документы…

— Не знаю. Самое неприятное в этой истории то, что мой настоящий брат сгорел в танке еще в июле прошлого года. — Ротманн вдруг обратился к сестре: — У него забинтована вся левая рука?

— Нет, — удивилась та, — примерно до локтя.

— Отлично! Тогда сходите и посмотрите на его левое плечо. Там должна быть особая примета — татуировка.

— Татуировка? Но я сама вчера перед сном делала ему укол в левое плечо над локтем. Успокоительное, — пояснила она врачу. — Там нет никакой татуировки.

— И всё-таки посмотрите, Ева, — мягко попросил доктор. — Садитесь, господа, — предложил он, когда медсестра вышла из кабинета. — Ну и дела творятся на белом свете! Что же нам делать, если это действительно не он?

— Сейчас узнаем, — сказал Ротманн решительным голосом.

Минуты через две вернулась сестра. Она была совершенно растеряна. Оказывается, татуировка действительно имелась.

— Не может быть! Как она выглядит?

— Череп и какие-то буквы под ним… — Ротманн вдруг стал расстегивать свой китель.

— Вы позволите, я покажу? — обратился он к врачу.

Сняв китель, он расстегнул на рубашке несколько пуговиц и, схватив ее за ворот, завернул на левое плечо. Все увидели синеватую наколку в виде черепа и замысловатого вензеля из двух готических букв.

— Похоже, но… — заколебалась медсестра.

— Что «но»?

— Там более грубо, хотя и не так размыто, как у вас. Да и цвет какой-то яркий. Не такой.