Руна Гибели

С большой долей вероятности все так бы и произошло, будь ее израненная жертва к этому моменту уже полностью мертва или абсолютно обездвижена. Но ни того, ни другого светловолосая не сделала, очевидно, даже мысли не допуская, что та еще сможет создать ей хоть какие-то проблемы. Но Юлия смогла.

Вложив в это движение все свои оставшиеся весьма невеликие силы, девушка обхватила свою мучительницу сзади, прижав ее руки к телу, и повисла на ней всей своей тяжестью, всего на пару секунд зафиксировав ее в пространстве. А большего Виктору и не требовалось. Удар он нанес без колебаний. Пусть сестра и вызывала в нем ненависть, но ту, что так безжалостно ее истязала, он почему-то разом возненавидел еще сильнее. «Копье» пронзило блондинку насквозь, выйдя из ее спины и даже поранив Юлию. Та, исчерпав последние силы, разжала свою хватку и опрокинулась на землю. Блондинка же замерла, словно в стоп-кадре, а изо рта ее побежала струйка крови. Но Виктору этого показалось мало. Он выдернул свое оружие и нанес еще один удар, а потом еще. Кровь уже тремя потоками хлынула из ран светловолосой, и она рухнула навзничь в объятия своей умирающей жертвы.

Виктор оказался рядом в мгновение ока, наклонился и одним рывком отшвырнул в сторону тело блондинки. И все же, прежде чем повернуться к сестре, Виктор нанес светловолосой еще один удар — контрольный, которым пригвоздил ее к земле. Только тогда взгляд Комольцева метнулся к Юлии. На губах сестры уже выступила красноватая пена, а глаза подернулись смертной пеленой. Девушка умирала. И понимание этого простого и ужасного факта разом, словно струя из брандспойта, очистило его сознание от багрового тумана ярости. Все внешнее, наведенное злокозненным узником острова, оказалось смыто чувствами скорби и отчаяния, тысячекратно более острыми, чем его деревянное «копье» или даже нож сестры.

— Юля, нет! Не умирай!

Глаза его вновь затуманились, но на сей раз от простых человеческих слез, хлынувших из глаз неудержимым потоком. Виктор сжимал в объятиях сестру, не обращая внимания на то, что кровь ее пропитывает его одежду. Сжимал так, словно надеялся своими объятиями удержать в ее теле уже готовую отлететь душу.

— Милая… сестричка… нет! Умоляю! Не уходи…

Но глаза Юлии уже не видели брата. Последнее усилие, благодаря которому ей удалось на мгновение сковать свою убийцу, выпило из нее остатки жизни, и тело девушки безвольно обвисло на руках Виктора.

— Нет, нет, нет, нет!!!! — повторял он, словно заведенный, не желая верить предательским глазам, видящим то, что просто не может быть правдой.

Жизнь покинула ее. Виктору казалось, что это не он, а его несколько раз пронзили копьем, пригвоздив к земле. Да лучше бы так оно и было. Злобное наваждение заточенного было сброшено, и душа молодого человека теперь представляла собой сплошную кровоточащую рану. Как теперь жить с такой болью? А главное — зачем?

Виктор аккуратно положил тело сестры на траву, и взгляд его остановился на ноже, отнявшем жизнь у Юлии. Будет правильно, если это же оружие прервет теперь и его никчемное существование. Правильно и даже в чем-то символично. Он взял нож в правую руку и закатал рукав на левой. Затем глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь, и стал примериваться ножом к венам на левой руке. Главное — вызвать обильное кровотечение. Помощь ему здесь никто не окажет, так что пройдет немного времени, и он вновь соединится с сестрой, правда уже на том свете, а здесь их кровь смешается, как оно, собственно и должно быть: ведь всю жизнь, за исключением нескольких последних часов, они провели как одно целое.

«Ну, давай!»

Но полоснуть ножом по запястью он не успел: бешеный поток чужой могучей воли вновь затопил его сознание.

«Ты что же это сделать собрался?!»

«Тебя не касается!»

«Ошибаешься, ничтожество, — еще как касается! Ты, конечно, урод и тряпка, не заслуживающий жить в этом мире, но вот тело твое мне еще пригодится, и погубить его я тебе не позволю!»

Шипящие звуки в ментальном тоне заточенного выдавали его бешеную ярость. Виктор попытался сопротивляться и донести-таки лезвие ножа до своего запястья, но ответом ему стала резкая боль во всем теле, а мышцы правой руки свела сильнейшая судорога. Вскрикнув, Комольцев выронил нож, а сам упал в траву и скорчился от невыразимой муки. Боль эта длилась едва ли дольше минуты, но Виктору она показалась вечностью.

Когда мучения прекратились, оставив его измочаленное тело лежать на земле, голос в голове зазвучал вновь:

«А теперь вставай и иди ко мне! Осталось совсем немного. Ну же!»

Виктор поднялся и сделал несколько шагов вверх по склону, откуда призывал его голос узника острова. Но у самой границы леса вновь замер.

«Иди! — снова загремело в голове. — Или по боли соскучился?»