Читаем Румынская повесть 20-х — 30-х годов полностью

— Не встревай, женщина, — отмахнулся помощник префекта. — Не запутывай следствие.

— Я не запутываю. Я хочу помочь ни в чем не повинному человеку, — с улыбкой повернулась горянка к Богзе. — Был там чужак, — он увидел, как вы деньги отсчитывали. Вот его и надо найти и допросить.

— Да не было там никакого чужака, женщина. Говорил же я тебе.

— А возможно, и был, — повернулся к нему Богза.

— Так я — о том же. Должен был быть. Или ты думал — я о Илие Куцуе говорю?

Господин помощник префекта почувствовал легкое раздражение.

— А если был, так пусть он и скажет. Кто это? Знает ли он его?

— Не знаю. Может, Куцую ведомо.

— Он тоже не знает. Откуда ему знать? Ну, кинулись наперерез разбойники, и все.

— Вот видишь. Что же ты все припутываешь этого свидетеля?

— А я не припутываю, господин. У нас, у горян, такой обычай — товар свой продаем при свидетелях, а не по бумагам, которые составляют судьи. А коли ваша милость говорит, что не было свидетелей, я молчу. Но тогда, выходит, писались эти самые бумаги. Да в конце концов и бумаг этих не требовалось, ведь господин Богза и господин Куцуй были дружками-приятелями Некифора Липана. Так что я, добрые люди, только затем и пришла сюда, чтобы позвать вас на похороны бедных останков моего мужа. Одно это дело меня держит: справлю его и уеду домой, и пусть уж власти ищут злодея. Я знаю, что господин субпрефект непременно найдет его, на этот счет я спокойна. А уж вы, добрые люди, расскажете все как было и поможете ему. Так что на похороны-то беспременно приходите.

Помощник префекта нетерпеливо постукивал прутиком по голенищу сапога. Секретарь за своим столиком слушал, не зная, что записывать. Витория встала, застегнула кожушок. Это расследование ее больше не интересовало.

— Муж мой был человеком достойным, — заключила она. — Вы уж окажите ему эту честь.

— Что ж, можно, — в недоумении кивнул Богза. — Придем, коли господин субпрефект дозволяет.

— Приходите со своими женами. Очень я вас о том прошу. Завтра устроим моему мужу последний праздник. И господин субпрефект пожалует.

— Я?

— А то как же? Разве там нельзя потолковать, как тут вот? Глядишь, господин Богза и припомнит еще что-нибудь.

Калистрат Богза пошарил в кимире, достал табакерку, открыл ее и скрутил толстую цигарку. Женщина взялась за ручку двери. Помощник префекта скучливо ждал, когда она наконец выйдет, и уже был готов выставить ее вон — но природная деликатность помешала ему.

— Я бы еще кое-что могла сказать, — тоненьким голосом проговорила Витория, — но отложу на завтра. Поговорим потом.

— Когда потом?

— А как зароем Некифора Липана. Он уже сказал все, что должен был сказать. Приходи беспременно, господин Калистрат.

— Хорошо, хорошо, — ответил тот, часто затягиваясь толстой цигаркой.

Витория вышла. В соседней комнате увидела жандарма. Куцуй сидел в стороне и тоже курил толстую, как у Богзы, цигарку.

Горянка подошла к нему, улыбнулась.

— Вы что, сговорились скрутить одинаковые цигарки, да в одно и то же время? А господин Богза называет тебя…

— Он? Меня называет? — разъярился Илие Куцуй.

— Отчего же не назвать? Говорит, что ты был при передаче денег. Но я имела в виду другого, чужого.

— Никак в толк не возьму, о чем это ты, — тихо сказал Куцуй и опять опустился на лавку.

— Я говорила господину субпрефекту, что должен был быть еще третий, кто увидел деньги, а значит, и злодейство задумал учинить. Да вот оказалось, что никого не было. Но ведь кто-то может сказать, что коли не было свидетеля, так, значит, и деньги ему отсчитаны не были. А без денег зачем его было убивать? Без денег, выходит, и нечего было ему возвращаться с дороги — надо было ехать вперед за отарой.

— Как так без денег? Это что еще за слова? Я же тебе не раз твердил, что мы ему отсчитали все деньги там, наверху, на привале.

— Знаю, мил человек. Я о другом говорю, ты уж на меня не обижайся.

— Что значит о другом? Зачем же тогда городить бог весть что?

— Несу и я, что на ум придет, сужу да ряжу, как те люди, что лезут в наше дело скуки ради. Вам лучше знать, как там было, вот вы и расскажете. Мертвый, господин Илие, сказал все, что было надо. Все, что знал, он поведал. Чего ты на меня уставился? Теперь, стало быть, ваш черед, — и тогда всему конец. А уж господин субпрефект решит, что делать дальше. Я на вас только и надеюсь, оттого просила и господина Калистрата и тебя прошу — не бросайте закадычного дружка. Раз мы нашли его, приходите, побудьте с нами, покуда мы его не предадим земле на вечное упокоение.

Куцуй внимательно слушал, глядя в сторону.

— Как ты сказала?

— Пожалуйте на похороны, господин Илие. И господин Калистрат будет.

— Что ж, коли он придет, то я не против.

— Благодарствую, господин Илие. Уж как я рада — и жен приводите. Посидим за скудной трапезой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература