Из ставки визиря Зумбатов вернулся через три дня — в тот самый час, когда Орлов в присутствии фельдмаршала Румянцева беседовал с офицерами, назначенными для обслуживания конгресса. Уже немолодой, с сабельным шрамом на щеке, он произвел на Орлова хорошее впечатление.
— Слушаем вас, капитан, рассказывайте.
Зумбатов доложил, что турецкое посольство по пути из Константинополя остановилось в Шумле и находится сейчас там. С посольством едут посланники Австрии и Пруссии. По разговорам, услышанным им, Зумбатовым, турецкое правительство выдало каждому из них на расходы по 25 000 пиастров.
— Что ж, они с миром едут или так просто, форс показать?
— На лбу у них не написано, — пожал плечами Зумбатов.
На другой день от визиря пришло известие, что турецкое посольство прибыло в Рущук и готово отправиться в Фокшаны, на место проведения конгресса.
Предложение о назначении Григория Орлова для ведения мирных переговоров с турками исходило от графа Никиты Панина. Первый министр остановился на этой кандидатуре не потому, что высоко ценил его дипломатические способности. Наоборот, он считал его человеком, подверженным умственной лени. Орлов старался увиливать даже от заседаний военного совета, членом которого состоял, полагая, что женщины способны доставлять гораздо больше удовольствия, чем споры о политике. С отправкой Орлова за тридевять земель Панин связывал свои давние надежды — спихнуть его с дворцовой арены. При всей своей умственной лености Орлов претендовал на главенствующее положение при дворе, тогда как роль первого лица по всей справедливости и убеждению знати должна была принадлежать ему, Панину. Представители знати, которые стояли за Панина, ненавидели Орлова. Их оскорбляло то, что они, происходившие из более знатных родов, вынуждены теперь по должности сидеть в приемной этого человека в минуту его пробуждения, чтобы присутствовать потом при его выходе. А сколько протеста пробуждалось в них, знатнейших особах, когда им приходилось скакать (опять-таки по должности!) рядом с дверцами кареты императрицы, в то время как фаворит, «этот выскочка», блаженствовал в карете с ее величеством!..
Присутствие Орлова на конгрессе отлучало его из столицы по крайней мере на три месяца. Панина не очень удивило, что Екатерина, узнав об этом, не только не воспротивилась его предложению, но как будто даже обрадовалась и сама стала настаивать, чтобы на конгресс ехал непременно он, Григорий Григорьевич, а не кто-нибудь другой, и даже слушать отказалась, когда Григорий Григорьевич пытался дать понять, что такая длительная поездка его не радует, более того, он чует в ней для себя опасности…
Императрица была уже подготовлена к долгожданной развязке. Панин понимал это, и едва Орлов покинул Петербург, как явился к ней с твердым решением дать ход задуманному плану. Разговор начался с того, что он сделал очередной доклад о польских событиях, затем после наступившей паузы как бы между прочим заметил, что старания ее величества утаить от огласки скандальную связь графа Орлова с женой сенатора Муравьева оказались недостаточными и что сия история стала теперь достоянием всего Петербурга, Как ни держалась Екатерина, а все ж при последних словах его покраснела. Она сама знала об этом.
— Вы хотите мне что-то посоветовать?
— Боюсь, в таких делах советы могут только навредить. Я хотел бы лишь напомнить вашему величеству, что подобные истории бросают тень на достоинство августейшей особы.
— И это все, что вы хотели сказать?
— Да. Осмелюсь только добавить, что рядом с вами есть люди, которые питают к вашему величеству гораздо больше любви и преданности, чем граф Орлов, и которые во много раз лучше его. Ваши истинные друзья были бы счастливы, если бы вы пожелали протянуть руку одному из них.
Панин ожидал, что при этих словах государыня возмутится, и был готов к этому. Но государыня не возмутилась. Она только испытующе посмотрела на него и сказала, что ей все-таки приятнее выслушивать советы, в которых он, первый министр, разбирается лучше, чем она, а не подобные тем, которые только что услышала. Панин поклонился и вышел. Он был доволен, мало сказать, доволен, он был несказанно рад. Ему стало ясно, что государыня готова отвергнуть своего первого фаворита.
Проходя через приемную, Панин неожиданно увидел графиню Брюс.
— Прасковья Александровна! — обрадовался он. — Я о вас только что думал. У меня к вам разговор.
— Разговор? — делая удивленные глаза, протянула ему руку графиня. — Говорите же, я слушаю.
— Только не здесь. Прошу пройти со мной. Разговор будет длинным.
Капитан гвардии граф Васильчиков, вернувшись со службы, намеревался немного отдохнуть, когда слуга тихо вошел в комнату и положил на стол запечатанную записку.
— От кого?
— Не могу знать, ваше сиятельство. Какой-то унтер принес.