Рукопись, которой не было

Руди получил стипендию. В 1932 году отборочный комитет счел его одним из трех квантовых физиков, заслуживающих поддержки.

Я уже писала, что жизнь складывается из миллиона случайностей. Почти все проходят мимо нас и затухают в памяти, не вызывая последствий. Лишь изредка случайность круто меняет жизнь, как говорится, к счастью или к несчастью. Рокфеллеровская стипендия была явно к счастью.

* * *

Не проходило и дня без воспоминаний о маме, Исае Бенедиктовиче и Нине. Как мне их не хватало! Как будто у меня отрезали руки, осталась только глухая тоска. Хотя я старалась не упоминать об этом Руди, он как-то сам догадался и предложил: «Женя, почему бы тебе не съездить в Ленинград?» Для этого нужна въездная виза, запросить которую можно было в советском консульстве, явившись туда лично. Естественно, запрос ушел в Москву. Шли месяцы, ответа не было. В апреле 1932 года Руди уехал в Москву на конференцию. Его приютил у себя дома Тамм. Иоффе тоже там был. Я попросила Руди зайти в Наркоминдел и справиться о визе. Чиновница, пролиставшая мое досье, с явным неудовольствием сказала: «Не понимаю, что ей нужно. Сначала она хотела уехать, теперь хочет приехать. Если каждая будет туда-сюда мотаться… – и потом, заглянув на последнюю страницу: – Решение еще не принято. Мы вас известим».

Виза пришла в середине мая, и на следующий день я купила билет домой, в Ленинград. На вокзале меня встретили и мама в слезах, и Исай. Было необычно тепло, солнечно и ветрено. Начинались белые ночи. Когда мы приехали домой, мама сказала, что не выпустит меня за двери, будет все время обнимать. Милые мои…

Вечером 27-го Амбарц с женой Верой (к этому времени он успел жениться), Аббат и Димус ввалились в квартиру, чтобы посмотреть на меня. Много радости, много вина! Амбарц похудел и отрастил волосы в виде вороньего гнезда. Его жена – полная веселая девушка. Аббат был угрюм и даже подавлен. «Что случилось?» – спросила я. «Разругался с Френкелем, который был против выдвижения Дау и Гамова в Академию, – ответил Аббат, – к черту всех!» Мы так кричали, что у мамы разболелась голова. Оксану, жену Димуса, нельзя было узнать. После родов выяснилось, что у нее туберкулез во второй стадии.

Из Ленинграда в Цюрих, 1 июня 1932 г.

Женя – Рудольфу:

Милый мой, дорогой мой, золотой мой!

Вероятно, что письмо придет накануне твоего 25-летия, я на всякий случай тебя поздравляю и желаю тебе научной славы (очень приятно быть Frau Professor) и хороших дел Рокфеллера, который меня, в связи с американским кризисом, очень тревожит: боюсь, что он может закрыться раньше, чем мы уедем на его деньги в Рим и Кембридж.

30-го мы были с Ниной в парке и встретились с Дау и его сестрой. Очень долго гуляли. Дау был небрит и в меланхолии, даже довольно глубокой, и вначале я его всячески утешала и развлекала, но потом стала его ругать за скандальный характер, нахальство и бессердечность. Назвала его «крокодилом, проглотившим свинью», и мне его теперь жалко. Сейчас позвоню по телефону и как-нибудь опять увижусь.

По ночам мы говорим с Ниной, не можем наговориться. За окном светло, как днем. Когда я подумала о том, что ты никогда не видел наших белых ночей, я чуть не расплакалась. Купила билеты на пароход на 18-е, буду в Цюрихе 22-го. Ура! Руди, пожалуйста, не питайся одной картошкой и апельсинами. Мама научила меня жарить бифштексы и котлеты. Жди!

Завтра я отправлю тебе еще одно письмо, чтобы у тебя не было времени флиртовать с Лилли Фенигштайн или фрау Соломон. Крепко-крепко целую,

твоя Женя.

Рим