Руфь

— Ты думала, а я нет, — пожала плечами Лиза. — Я совсем не ожидала этого и очень испугалась, когда услышала шаги его лошади за нами на дороге.

— Он сказал, что едет на ферму и может взять нашу корзинку. Разве это не любезно с его стороны?

Джемайма не ответила, и Мери продолжала:

— Ты знаешь, что дорога на ферму идет в гору, а нам и без того стало уже жарко. Дорога была совершенно открытая, и ужасно пекло. У меня глаза заболели, и я очень обрадовалась, когда миссис Денбай позволила нам свернуть в лес. Там из-за листвы солнечный свет совсем зеленый! И ветви у деревьев такие толстые!

Мери помолчала, чтобы перевести дыхание, и рассказ тотчас же подхватила Лиза:

— И целые клумбы земляники!

Мери принялась обмахиваться шляпкой, как веером, а Лиза продолжала:

— Джемайма, ты помнишь серую скалу? Так там целый ковер из земляники! Это было так здорово! Ни шагу нельзя сделать, чтобы не наступить на маленькую красную ягодку!

— Нам хотелось набрать побольше ягод для Леонарда, — вмешалась Мери.

— Да, но миссис Денбай и так много набрала для него. Да и мистер Фарквар отдал ей все свои ягоды.

— Мне показалось, ты сказала, что он поехал на ферму Доусона? — спросила Джемайма.

— Да, он сперва поехал туда, оставил там свою лошадь, а потом, как умный человек, пришел к нам — в этот замечательный прохладный зеленый лес. Ах, Джемайма, как там было красиво! Представь, пятна света мелькают повсюду, играют на траве. Ты должна обязательно пойти с нами завтра!

— Да, — подтвердила Мери, — мы хотим завтра опять пойти туда. Там еще много земляники осталось.

— И Леонарда с собой возьмем!

— Да, мы думали об этом. То есть мистер Фарквар это предложил. Мы хотели нести Леонарда на гору на руках. Знаешь, вот так сплести руки и нести, как на носилках. Но миссис Денбай и слышать об этом не хотела.

— Она сказала, что мы устанем. Но все-таки она согласилась, чтобы он собирал землянику…

— И мы решили, — прервала Мери, впрочем обе девочки говорили теперь почти одновременно, — что мистер Фарквар посадит его впереди себя на лошади.

— Так ты пойдешь с нами, дорогая Джемайма? — спросила Лиза. — Это будет так…

— Нет! Я не могу! — отрезала Джемайма. — Не просите меня, я ни за что не пойду!

Такой ответ заставил девочек разом смолкнуть. Какой бы резкой ни бывала Джемайма со старшими по возрасту и положению, она всегда вела себя ласково по отношению к тем, кто стоял ниже ее. Джемайма и сама почувствовала, насколько сестры поражены ее резкостью.

— Ступайте наверх и переобуйтесь. Вы знаете, что папа не любит, когда вы ходите по дому в уличной обуви!

Джемайма была рада прервать рассказ сестер, пока они не начали безжалостно излагать такие подробности, которые она еще не могла выслушать спокойно и бесстрастно. Джемайма поняла, что окончательно потеряла место в сердце мистера Фарквара, — место, которым так мало дорожила раньше, когда обладала им. Осознание того, что она сама во всем виновата, удваивало горечь потери. Если бы мистер Фарквар действительно был тем холодным, расчетливым человеком, каким его считал мистер Брэдшоу и каким представлял его Джемайме, то разве стал бы он думать о вдове, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, какой была миссис Денбай — без денег, без связей и с сыном на шее? Те самые поступки, которые доказывали, что мистер Фарквар окончательно потерян для Джемаймы, восстанавливали его лучшие качества в ее глазах. И теперь она должна была сохранять видимость спокойствия, дрожа при каждом новом знаке его внимания к другой. А эта другая гораздо более заслуживает его, так что Джемайма не имела даже жалкого утешения думать, что мистер Фарквар не разбирается в людях и обратил свои чувства на обыкновенную и недостойную женщину.

Руфь была хороша собой, ласкова, добра и совестлива. Бледное лицо Джемаймы вспыхнуло от негодования на саму себя, когда она поняла, что, признавая положительные качества миссис Денбай, она в то же время ее ненавидела. Даже воспоминание о мраморном лице соперницы болезненно раздражало Джемайму, даже звуки тихого голоса Руфи злили самой своей мягкостью. А несомненная доброта миссис Денбай была для Джемаймы неприятнее любых недостатков, в которых чувствовалось больше человеческой слабости.

«Что за ужасный демон поселился в этом сердце? — спрашивал ангел-хранитель Джемаймы. — Неужели она и вправду одержима бесами? Неужели это то самое жало ненависти, стольких подтолкнувшее к преступлению? Ненависть ко всем тем добродетелям, которые привносят в наши сердца любовь? Гнев, который в те времена, когда мир был юн, заполнил душу старшего брата и привел его к убийству кроткого Авеля?»

— О Господи, помоги мне! Я и не знала, что я так порочна! — громко вскрикнула Джемайма.