Руфь

Однако вскоре воспоминания и заботы вернулись. Она почувствовала отсутствие человека, который принимал бы участие в ребенке, хотя бы и не в той степени, как мать. Тоска увеличивалась, когда она вспоминала, что ребенок ее должен вырасти без отца, который мог бы направлять и охранять его в борьбе с жизнью. Она верила и надеялась, что никто не узнает о грехе его родителей и что ему не придется вести эту страшную борьбу. Но все же он никогда не узнает отцовской заботы и опеки. И в часы долгих размышлений ее стали посещать сомнения и искушения. Словно чей-то голос нашептывал ей низкие слова, ведущие к самооправданию и отрицанию всего духовного. Но даже в минуты искушения, вызванные новым для нее материнским чувством, для которого не было ничего выше благополучия ребенка, она ненавидела и упрекала сама себя, если строго судила его отсутствующего отца. От всех этих мыслей и чувств она впадала в горячечное забытье. Ей чудилось, что невинный ребенок, лежавший рядом с ней, уже вырос, стал взрослым и, вместо того чтобы сохранить ту чистоту, о которой она молила «Отца нашего, сущего на небесех», превратился в точную копию своего отца и, в свою очередь, соблазнил некую девушку (во сне странно походившую на нее саму, но только еще более несчастную и одинокую), а затем бросил ее, предоставив судьбе более худшей, чем самоубийство. Она видела скитания этой несчастной девушки и в то же время была свидетельницей того, как сын ее процветает, занимает все более высокие места в обществе, но при этом несет на себе печать проклятия. Ей снилось, будто сын гибнет, скатываясь в ужасную пропасть, куда она не смела заглянуть, но откуда доносился голос его отца — громко сетующий, что он не внял в свое время Слову Божию и теперь ввергнут в «огнь неугасимый». Дрожа от страха, она просыпалась и видела Салли, дремлющую в кресле у камина. Рядом с Руфью лежал ее крошечный мальчик, уютно примостившийся у ее груди и чуть вздрагивающий от ударов ее сердца, которое все еще не могло успокоиться после дурного сна. Руфь не решалась вновь заснуть и принималась молиться. В своих молитвах она просила у Бога совершенной мудрости и самозабвенной веры.

Милое дитя! Твой ангел воспарял к Господу и все ближе и ближе подлетал к Тому, чье лицо всегда созерцают ангелы-хранители маленьких детей.

ГЛАВА XVI Салли рассказывает о своих ухажерах и читает проповедь об обязанностях

Салли и мисс Бенсон по очереди дежурили возле роженицы, точнее сказать, по очереди дремали в кресле возле камина. Руфь не спала и просто тихо лежала, глядя на лунный свет, падавший на ее постель.

Это время было похоже на один прекрасный августовский вечер, который я хорошо помню. Белоснежный туман закутывает в свое покрывало леса и луга — все, что может различить глаз на земле, но он не в силах подняться так высоко, чтобы закрыть небо, которое в такие вечера кажется очень близким и единственно реально существующим. Столь же реальными и близкими казались Руфи и небеса, и вечность, и Господь, когда она обнимала свое дитя.

Однажды ночью Салли обнаружила, что Руфь не спит.

— Я большая мастерица вгонять людей в сон своими разговорами, — объявила она. — Попробую-ка и тебя заговорить, а то ведь надо сил набираться, побольше спать да кушать. О чем бы таком тебе рассказать? Может, рассказать тебе сказку, как я, бывало, сказывала мастеру Терстану много лет назад? Отец его, помнится, не любил сказок, называл их пустой болтовней. Или рассказать тебе, как я приготовила обед, когда мистер Хардинг, обожатель мисс Веры, нагрянул без предупреждения, а у нас в доме из еды была только баранья шея. Так я из нее сделала семь блюд, и все с разными названиями.

— А кто он был, этот мистер Хардинг? — спросила Руфь.

— Ну, это был важный джентльмен из Лондона, из столицы. Увидел он мисс Веру где-то в гостях, и до того поразила она его своей красотой, что мистер Хардинг явился сюда просить ее руки. А она ему: «Нет, не пойду, не оставлю мастера Терстана!» А как он ушел — затосковала. Заботилась она о брате хорошо, но маялась сильно. Ну да ладно, не дело толковать о мисс Бенсон. Лучше я тебе расскажу о своих собственных ухажерах. Или о том обеде — ничего лучше я за всю жизнь не сделала! После этого господин из Лондона уж никак не мог подумать, что мы тут деревенщина, ничего не знаем и не умеем. Нет, я ему показала, что почем! Он, должно быть, до сего дня не знает, что здесь ел — рыбу, мясо или птицу. А хочешь знать, как я все это устроила?

Однако Руфь ответила, что охотнее послушала бы про ухажеров. Салли была слегка раздосадована, поскольку считала, что история с обедом гораздо интереснее.