Руфь

Красные и желтые листья уже кружились в октябрьском воздухе. Вскоре пришел холодный и печальный ноябрь, но и он показался бы веселым в сравнении с белым пушистым снегом, покрывшим голые ветви и тяжко нагрузившим лапы елей. Руфь совсем пала духом. Мисс Бенсон часто поднималась к ней в мезонин, принося с собой множество старых платьев и других обносков и пытаясь заинтересовать Руфь переделкой их в одежду для бедных. Но хотя пальцы Руфи работали быстро, сама она часто и глубоко вздыхала, отвечая своим мыслям и воспоминаниям. Это сначала расстраивало, а потом и сердило мисс Бенсон. Когда мисс Вера слышала тихий вздох и видела наполненные слезами, отсутствующие глаза Руфи, она спрашивала: «Ну, что случилось?» — и в голосе ее звучал укор. Вид страдания был тяжел для мисс Веры. Она делала все, чтобы помочь Руфи, и убеждалась: горе слишком велико, чтобы уступить ее усилиям. В сущности, мисс Вера любила и уважала Руфь за глубокую грусть, хотя по временам ее выводили из терпения проявления этого чувства. Руфь бралась за оставленную работу и торопливо шила, стараясь скрыть свое смущение и казаться веселой. Тогда мисс Бенсон сердилась на себя за то, что напрасно потревожила Руфь, хотя и не соглашалась с Салли, когда та упрекала ее: «Ну что вы все спрашиваете-то ее, в чем дело, будто сами не знаете?» В доме не хватало какого-то малого элемента гармонии, маленького ангела, в любви к которому соединились бы все сердца домочадцев и исчезли бы все несогласия.

Земля еще была покрыта снегом, когда рядом с бледной матерью положили новорожденное дитя. Раньше Руфь хотела дочь, полагая, что девочке отец нужен меньше и ей легче будет ее воспитать одной. Но родился сын, и она вскоре забыла о своем прежнем желании, всеми силами души полюбив малютку. Теперь она не променяла бы его на всех девочек на свете! Это ее, и только ее малыш, ее кровинка. Ему не было еще и часу от роду, но он уже сумел наполнить ее сердце любовью, покоем и даже надеждой. Больше всего Руфь хотела, чтобы будущая жизнь этого создания оказалась чистой и прекрасной, и она надеялась, что нежная материнская любовь сохранит его от греха. Наверное, и ее собственная мать когда-то думала о том же. О том же думали и тысячи других матерей: они молились Богу и просили дать им сил сохранить в чистоте души их детей. И как пламенно молилась теперь Руфь, в то время как из-за слабости почти не могла говорить! Как чувствовала она красоту и значимость святых слов: «Отче наш…»

Ее пробудил от святого экстаза голос мисс Бенсон, в котором чувствовались недавние слезы.

— Посмотри, Руфь, — сказала она тихо, — мой брат прислал тебе подарок. Это первые подснежники из нашего сада. — С этими словами она положила цветы на подушку возле Руфи. Рядом лежал ребенок.

— Поглядите лучше на мое дитя, — прошептала Руфь, — он такой хорошенький!

Мисс Бенсон чувствовала странное нежелание видеть этого ребенка. К Руфи, вопреки всему, что случилось, она была расположена и даже любила ее, но над младенцем с самого рождения нависало облако позора и немилости. Но, несмотря на свою антипатию к ребенку, мисс Вера не могла противиться просьбе Руфи, ее тихому голосу и умоляющему взгляду. Обойдя постель, она взглянула на ребенка.

— Салли думает, что у него будут черные волосы, — сказала Руфь. — Его ручки уже сейчас очень сильные. Посмотрите, как он крепко сжимает кулачок!

Руфь с трудом раскрыла крошечный красный кулачок и, взяв руку мисс Бенсон, вложила один из ее пальцев в ладошку малыша. Одно это прикосновение уже выразило ее любовь к младенцу.

— Дорогой мой! — сказала Руфь, без сил опускаясь на подушки. — Если Господь сохранит тебя мне, то я буду беречь тебя, как ни одна мать не берегла свое дитя. Я принесла тебе великое зло, но теперь я посвящу тебе всю жизнь, мой милый!

— Не ребенку, но Господу, — сказала мисс Бенсон со слезами на глазах. — Не сотвори из него кумира, иначе Бог накажет тебя — и, может быть, через его посредство.

Страх пронзил сердце Руфи при этих словах. Значит, она уже согрешила, сотворив кумира из своего ребенка, и теперь ее ждет наказание? Но внутренний голос шепнул ей, что Господь — тот «Отче наш», которому она молилась, — знает природу человеческую и понимает, сколь естествен был первый взрыв материнской любви. Поэтому хотя она и оценила предостережение, но приступ страха, им вызванный, быстро прошел.

— Руфь, тебе надо поспать, — сказала мисс Бенсон, целуя ее.

Она опустила штору, чтобы в комнате стало темно. Однако Руфь не могла заснуть. Отяжелевшие веки смыкались, но она снова открывала глаза, боясь, чтобы сон не отнял у нее той радости, которую она чувствовала. Одна только мысль занимала ее в первые часы, и потому она забывала равно и воспоминания о прошлом, и заботы о будущем.