Рублевка

Корнилов вспомнил, что дрался с охранниками и получил дубинкой по голове. Куда это они его притащили?

– Армия и без того у меня как кость в горле, дорогая Луша. Военные ненавидят меня, а ты пытаешься вбить между нами новый клин. Гаст победил в честном поединке! А теперь, по-твоему, он должен получить не заслуженную награду, а наказание? Где логика Луша-дорогуша?

– Он оскорбил меня! Разве этого недостаточно?!

Корнилов испытал запоздалое сожаление. Вопреки пожеланиям Егора он перегнул палку. Был ведь шанс оставить волков сытыми, а овец целыми. Он мог сохранить собственное достоинство, не оскорбляя Лушу грубым, надменным отказом. Совсем не обязательно было ее трахать. Вполне достаточно было поговорить по душам и объяснить…

– К сожалению – недостаточно. Я не могу позволить, чтобы Империей правила твоя похоть. А отомстить ты всегда успеешь. Вот разберемся с военными, и может быть, тогда я отдам этого гаста тебе на съедение.

Корнилов открыл глаза. Первым, что увидел были ноги Луши и сверкающие штиблеты ее собеседника. Стараясь не показывать, что очнулся, осторожно осмотрел комнату. На больших, испачканных красками столах лежали белые листы бумаги, кисточки и тюбики. Тот же живописный беспорядок царил на деревянных стеллажах, занимавших все стены. В каждом из четырех углов были установлены мольберты. У одного из них стоял человек в белой сорочке с закатанными рукавами, с наброшенным поверх ее кожаным фартуком. Длинные, седые его волосы были перевязаны цветастой тряпкой. Изрезанное морщинами лицо светилось одухотворенностью, свойственной истинным гениям. И опять, как в случае с Лушей, Юрий понял, что не раз видел этого человека на экранах телевизоров.

Сложив руки на груди, художник смотрел на свое творение.

Ага. Его притащили в художественную мастерскую и теперь Луша вместе с мужиком в начищенных ботинках решают его участь. Суки! Твари! Ублюдки египетские!

– Если у тебя нет других аргументов, Луша, то парень поступает в распоряжение военных, а ты на время забываешь об оскорблении и ждешь своего часа.

– У меня есть аргумент. И аргумент веский, дорогой Умар.

– Хм… Какой же?

– Тебе хорошо известно, что натворил этот гаст в Ромашково. Его следует выдать Дракону!

– Сдаюсь. Ты, Луша, умеешь своего добиться. Будем считать, что гаст искупил свою вину за убийство людей Дракона. Он возвращается в барак. Ты этого хотела?

– Да, Умар.

– Тогда оставь меня в покое.

Луша ушла. Корнилов решил, что играть в кошки-мышки больше не имеет смысла и, оттолкнувшись руками от пола, сел.

– О, да ты уже очухался!

Тот, кого Луша называла Умаром, обернулся. На нем был френч со стоячим пасторским воротником. Узкое лицо окаймляла черная с проседью бородка. Орлиный нос с тонкими ноздрями, темные глаза, еще не тронутые сединой черные волосы и бледная кожа – все это вкупе производило одновременно притягивающее и отталкивающее впечатление. Юрий сразу понял – этот парень умен и очень опасен.

Умар смерил Корнилова оценивающим взглядом и улыбнулся.

– Хорош. Смотри-ка, Серж, а наша Луша все никак не угомонится. Светская львица по-прежнему хочет разбивать сердца, а когда это не получается, может разбить и голову.

– Да какие ее годы! – усмехнулся художник, тыкая кисточкой в холст. – Ты уж, крепко не ругай даму, Умар. Как-никак – подруга дней моих суровых. Если бы ты знал, какие забеги в ширину мы с ней в свое время устраивали! Вся Москва на ушах стояла!

– Да, стояла, – согласился Умар и подошел к пленнику. – Как тебя зовут, крепыш?

– Юрий. Корнилов.

– Ты хорошо дрался Корнилов. Поверь: я испытываю к тебе искреннее уважение. Однако я не могу оставить без внимания жалобу Дракона. Это было бы несправедливо по отношению к нему. Ты ведь признаешь, что прикончил его лучших людей?

– Они сами напросились…

– Не имеет значения. Ты отправляешься в барак.

Корнилов понял, почему Умара прозвали Пауком. Причиной тому была странная порывистая походка, при которой Ахмаев неестественно широко расставлял ноги. Не обращая внимания больше внимания на Корнилова, он вышел из мастерской.

– Эй и что дальше?! Разве не понимаете, что я работаю? – возмутился художник Серж. – Сию же секунду уберите отсюда гаста!

Охранники вывели Юрия в коридор, сунули респиратор и повели к выходу из особняка. Единственным, что утешило Корнилова, была повязка на голове бульдога и его полный ненависти взгляд.

Не много же ты добился, Юрец. И все это из-за стервы Луши. Что теперь? Начинать все сначала? Ну-ну. Начинай. И не забудь о Мамоне.

В пустом бараке Корнилов увидел Багдасара. Тот пересчитывал наваленные перед ним грудой полотенца.

– Здорово, Корнилов. Ну, как дела?

– Хреново, Саркисыч.

– Этого следовало ожидать. У тебя скверный, неуживчивый характер.

– Да уж. Как поживает Бамбуло?

– Жив-здоров. Вот с кого тебе надо брать пример. Твой хохол без мыла в любую дыру пролезет.

– Я сам разберусь с примерами, Багдасар.

– Дело твое.