Рубенс

«Центральное место занимает фигура Марса, выходящего из храма Януса, по римскому обычаю, закрытого в мирное время. В одной руке он держит щит, а другой потрясает мечом, суля народам неисчислимые бедствия. Его возлюбленная, Венера, окруженная купидонами и амурами, обнимает его и пытается ласками удержать возле себя, но он не смотрит на нее. С другой стороны Марса тянет за собой фурия Алекто, сжимающая в руке факел. По бокам от нее видны два чудовища — Чума и Голод, неразлучные спутники войны. На земле лежит сбитая с ног женщина, прижимающая к себе разбитую лютню — символ гармонии, несовместимый с Раздором и Войной; еще одна женщина держит на руках ребенка, олицетворяя Плодородие, Материнство и Милосердие, попираемые и гонимые все той же Войной. Виден и упавший архитектор, не выпускающий из рук своих инструментов, — так сила оружия повергает и разрушает все, что строится в мирное время для пользы и красоты городов. Если мне не изменяет память, то возле самых ног Марса вы должны еще увидеть книгу и рисунки, что означает: бог войны втаптывает в грязь литературу и изящные искусства. Еще там должна быть фасция, из которой вынуты стрелы и дротики, что символизирует Согласие, и, наконец, кадуцей Меркурия и оливковая ветвь — тоже символы мира. Все это валяется прямо на земле, выброшенное за ненадобностью. Женщина в траурных черных одеждах, без всяких драгоценностей и украшений, прикрытая изодранным покрывалом — это несчастная Европа, ввергнутая в отчаяние годами грабежей, опустошений и нищеты, несущих всем неисчислимые страдания. Ее символ — земной шар, поддерживаемый ангелом или гением и укрепленный на кресте, который означает, что все изображаемое относится к христианскому миру». 363

Для Рубенса война означает конец любви, искусства, литературы, музыки, красоты и гармонии, — одним словом, всего того, без чего прошло его собственное детство, в котором он находил слабое утешение, перерисовывая гравюры Тобиаса Штиммера из семейной Библии. Война — это крах всего, чего он добился к зрелым годам, всего, что укрылось за стенами «ренессансного» дома на канале Ваппер. Вот почему он безоговорочное предпочтение отдавал мирным способам решения конфликтов, с ходу отметая любое применение военной силы, которая грозила уничтожением его миру, которая вновь обрекла бы его на нужду и лишения юных лет.

В конечном итоге та крупная игра, которой он посвятил почти десять лет своей жизни, открыла нам сложность и двойственность его натуры. Какими бы мотивами ни руководствовался честолюбивый потомок Яна Рубенса, поступал он всегда как достойный сын Марии Пейпелинкс, ведя одинокую и упорную, но — мирную! — борьбу за мир на своей земле. Мария когда-то не побоялась пойти против семейства принца Оранского. Рубенс не испугался ни Оливареса, ни Ришелье, ни австрийских и испанских Габсбургов, ни их врагов, ни их союзников. Правда, освободить Фландрию из жадных лап тех и других оказалось все же труднее, чем вырвать изменившего супружескому долгу юриста из когтей обесчещенной вельможной семьи. К тому же Рубенс не располагал оружием, которым с успехом пользовалась Мария для спасения своего супруга, — угрозой публичной огласки.

Эпилог

Мы не знаем, первые ли неудачи или подступающая старость тому виной, но только Рубенс окончательно порвал с политической деятельностью и вернулся к живописи и семье. Вот какое объяснение приводил он сам в письме к Пейреску: «Я принял решение силой разорвать позолоченный узел честолюбия, связывающий мою свободу. Я понимаю, что отставка подобного рода должна происходить в момент взлета, а не в миг падения, что отказаться от услуг Фортуны следует, пока она тебе благоволит, а вовсе не тогда, когда она повернется к тебе спиной. Я воспользовался своим кратким и секретным путешествием, чтобы броситься к ногам Ее Высочества и умолить, чтобы в качестве единственной награды за все мои труды мне было даровано освобождение от всяких миссий и дано позволение служить Ее Высочеству, не покидая своего дома. Выпросить эту милость мне оказалось труднее, чем любую из оказанных мне ранее. На самом деле за мной еще осталось несколько тайных поручений и государственных дел, но ими я смогу заняться, не слишком утруждая себя. С тех самых пор я больше не принимал никакого участия в делах Франции и должен сказать, что ни разу не пожалел о своем решении». 364Итак, Рубенс честно признался в своем честолюбии, которое в очередной раз заставило его слегка исказить истину в выгодном для себя свете. Нам ведь известно, что он решил отказаться от государственной деятельности именно в момент, когда фортуна уже начала поворачиваться к нему спиной. Что с того, что Изабелла наделила его всеми необходимыми полномочиями для ведения переговоров с Генеральными штатами Голландии, если ни Фредерик Хендрик, ни голландские депутаты, ни тем более его же соотечественники не пожелали оказать ему подобной чести.