Ртуть

— Это сложно. Я не могу дать тебе точный ответ. Пока не могу.

— В ней есть магия, не так ли?

— Во всех них есть магия, — невозмутимо ответил он, по-мужски откусывая от своего завтрака. — Если ты не хочешь их оставлять…

— Как я могу знать, хочу ли я их оставить, если я не знаю, что они означают?

— Прости. Ты права. Давай. — Он жестом попросил меня протянуть ему руки, что я и сделала. Мгновение спустя по моей коже пробежал холодок. Одна за другой руны исчезали с кожи, пока не растворилась даже сложная, многослойная руна.

Я ошеломленно уставилась на него.

— Но…

— Они исчезли не навсегда, — напряженно сказал он. — Я… ты сможешь передумать насчет них позже, если захочешь. У тебя есть месяц или около того. Если в течение следующих нескольких недель ты решишь, что хочешь вернуть их, я сделаю это.

— Но что, если я решу, что хочу крутые татуировки на руках, когда месяц пройдет? Я смогу выбирать разные рисунки каждый раз, когда мы будем спать вместе, или что-то в этом роде?

Фишер сухо рассмеялся и покачал головой.

— Нет. Знаки выбирают тебя. Их не будет через месяц. Если ты решишь не оставлять их, они исчезнут навсегда.

Я решила отложить этот вопрос на некоторое время, понимая, что он чего-то не договаривает. Много чего. Но у меня не хватило духу настаивать дальше. Я жевала, разглядывая его татуировки, которые оставались на своих местах. Через некоторое время я спросила:

— Что означают твои?

— Мои?

— Твои татуировки. Они никуда не делись.

— О. — Он опустил взгляд. — Наши руны сложны. Но да, у них есть значения. Вот эта, — сказал он, подняв левую руку, — означает месть. — Он поднял другую руку. — А эта означает справедливость.

— А что насчет этого? — спросила я, указывая на большой, закрученный участок чернил на его предплечье.

— Жертвоприношение, — сказал он, его голос дрогнул.

— Почему она намного больше остальных?

Фишер вгляделся в руну, затем медленно опустил рукав рубашки, закрывая ее.

— Думаю, ты догадываешься, почему, — тихо сказал он.

Да. Я пожалела об этом вопросе, как только задала его. Самая большая татуировка на руке Фишера означала жертву, потому что он пожертвовал или должен был пожертвовать очень многим…

Это были своего рода пророчества. Они рассказывали его историю. И не всегда ему было приятно говорить об этом. Возможно, со временем. Но сейчас…

Я показала на маленькую татуировку в виде птицы под ключицей, меняя тему разговора.

— Ты сказал мне, что не сможешь забрать ее назад.

Все веселье покинуло лицо Фишера. Внезапно солнечный свет померк, комната погрузилась в темноту, и по стенам со всех четырех сторон поползли тени. Я сразу поняла, что что-то изменилось. Наше приятное времяпрепровождение за завтраком подошло к концу. Фишер встал из-за стола, аккуратно поставив свой стул на место.

— Нет, я не могу исправить это, — сухо сказал он. — Я сожалею.

— Тебе не за что извиняться. Я уже привязалась к ней. Я просто подумала, что раз уж ты убрал все остальные… — Боже, как я запуталась.

— Не убрал. Только спрятал. Пока, во всяком случае. — Он натянуто улыбнулся. — Нам нужно уходить. Ты найдешь чистую одежду на своей кровати. Там же для тебя приготовлена ванна. Я пойду попрощаюсь с Венди. Когда я вернусь, мы покинем это место.

Я отпустила Фишера, зная, что не смогу ничего сказать, чтобы вернуть прежнее настроение. В спальне — той самой, в которой я должна была спать, — я опустила свое измученное тело в ванну и позволила себе поразмыслить над тем, что я сказала. Только когда я стояла обнаженной, капая водой на ковер перед богато украшенным зеркалом в полный рост на стене, я поняла, что послужило причиной смены настроения на кухне. Прямо там, всего на пару дюймов выше татуировки с птицей, виднелись два маленьких красных рубца. Они уже почти затянулись. Они даже не болели.

Нет, я не могу исправить это. Я сожалею.

Он говорил не о татуировке.

Он говорил о следе от укуса на моем горле.

ГЛАВА 28.

ПРОСТО ПОПРОСИ

— Висмут. Кадмий. Киноварь.

— Свинец. Известь. Кальцит.

— Соль олова. Хлорид меди. Колчедан.

Результат: Никакой реакции.

Когда позже тем же днем Кэррион ворвался в кузницу, я стояла на заднем дворе у водяных ванн и швыряла стеклянные мензурки в склон горы. Я состроила очень злобное лицо, пытаясь выразить свое недовольство его присутствием не словами, а гримасой. Насколько я знала Кэрриона, он прекрасно понял, что я имею в виду, и ему было совершенно наплевать, что я не в восторге от его присутствия. Он достал жестянку из кармана очень теплого на вид плаща и закурил сигариллу. Он предложил мне, но я покачала головой и запустила в гору еще одну мензурку.

Травяной, насыщенный аромат пропитывал холодный воздух.

— Что мы делаем? — спросил он.

— На что это похоже? — На этот раз мензурка, которую я запустила в скалу, полетела не так высоко, но все равно взорвалась впечатляющим дождем битого стекла.

— Можно мне присоединиться?

Я закатила глаза.