Ртуть

Графу Апнорскому за эти два десятилетия пришлось хлебнуть лиха. Раз или два его высылали за убийство на дуэлях, которые для него были делом самым обыденным, примерно как для грузчика – поковырять в носу. Он спустил в карты семейный особняк, потом вынужден был бежать на Континент в разгар преследований по так называемому папистскому заговору. Соответственно, и одевался он теперь строже; к высокому чёрному парику и чёрным усикам носил в целом чёрное платье – обязательные верхний камзол, нижний камзол и штаны, всё из одной материи, вероятно, тончайшей шерсти. Костюм был покрыт серебряной вышивкой, под которую подложили что-то вроде тонких полосок пергамента, чтобы она выступала над чёрной тканью. Впечатление было такое, будто он с головы до ног опутан серебристыми лианами. На нём были сапоги с золотыми шпорами; гарду испанской рапиры образовывал смерч изящных стальных стержней с утолщениями на концах, словно рой комет, рвущихся из сжатой руки.

Фатио был одет относительно скромно: долгополый камзол со множеством пуговиц поверх льняной рубахи, кружевной галстук и каштановый парик.

Они лишь самую малость удивились при виде Даниеля и не более чем естественно возмутились, что он ворвался без стука. Апнор не выказал намерения проткнуть его насквозь рапирой. Исаак, похоже, счёл, что явление Даниеля здесь и сейчас не причудливее других перцепций, предстающих ему в обычные дни (как оно, вероятно, и было), а Фатио, по обыкновению, просто наблюдал.

– Простите за вторжение, – сказал Даниель, – но я подумал, вы захотите узнать, что король обнаружился в Ширнессе – менее чем в десяти милях от замка Апнор.

Граф Апнорский с заметным усилием поборол некое сильное чувство, готовое проступить на его лице; Даниель не стал бы утверждать наверняка, однако полагал, что это – недоверчивая усмешка. Покуда Апнор силился с ней совладать, Даниель продолжил:

– В данный момент при особе его величества находится лорд-постельничий, прочие государевы приближенные, полагаю, сегодня же отправятся к нему. Пока же он лишён всего: еду, питьё и постель пришлось изыскивать на месте. Проезжая сегодня вечером мимо замка Апнор, я подумал, что вы располагаете возможностью обеспечить его величество всем потребным…

– Да, да, – сказал Апнор, – у меня есть всё.

– Мне распорядиться, чтобы послали гонца?

– Я могу и сам.

– Разумеется, мне известно, милорд, что вы можете отправить своих людей, но в желании быть полезным я…

– Нет. Я хотел сказать, что сам отдам приказания, ибо на рассвете выезжаю в Апнор.

– Приношу извинения, милорд.

– Что-нибудь ещё, мистер Уотерхауз?

– Нет, если только я не могу быть чем-нибудь полезен в этом доме.

Апнор взглянул на Ньютона. Ньютон, смотревший на Даниеля, уголком глаза это заметил и заговорил:

– В этом доме, Даниель, скопилось большое собрание алхимических знаний. Преобладающая часть – злостная дребедень. Малая доля – истинная мудрость и должна оставаться в тайне от тех, в чьих руках станет опасной. Наша задача – отобрать одно от другого, сжечь бесполезное и проследить, чтобы всё истинное и ценное оказалось в библиотеках и лабораториях адептов. Я затрудняюсь представить, как вы можете этому способствовать, ибо вы считаете всю алхимию дребеденью и уже продемонстрировали поджигательские склонности в присутствии такого рода писаний.

– Вы по-прежнему видите мои действия тысяча шестьсот семьдесят седьмого года в худшем возможном свете.

– Нет, Даниель. Знаю, вы думали, что действуете мне во благо. Тем не менее я говорю, что случившееся в тысяча шестьсот семьдесят седьмом не позволяет доверять вам алхимическую литературу вблизи открытого огня.

– Хорошо, – сказал Даниель. – До свидания, Исаак. Милорд. Сударь.

Апнор и Фатио несколько опешили от загадочных слов Исаака. Даниель, не теряя времени, откланялся и отступил в коридор.

Они вернулись к разговору, как будто Даниель был слугой, заглянувшим подать чай. Апнор сказал:

– Кто знает, каких мыслей он набрался за десять лет бок о бок с криптоиудеями и краснокожими, которые приносят друг друга в жертву под пирамидами?

– Вы могли бы просто спросить его письмом, – предложил Фатио голосом столь бодрым и рассудительным, что даже Даниелю сделалось тошно, и он отступил подальше от двери. Уже по этим словам можно было заключить, что Фатио не алхимик, а если алхимик, то новичок, не привыкший ещё напускать туман по поводу и без повода.

Даниель наконец обернулся и едва не налетел на человека, в котором по первому впечатлению определил забредшего сюда ненароком весёлого монаха; тот был в длинном балахоне и держал большую глиняную кружку, какие подают в питейных заведениях самого низкого разбора.

– Осторожнее, мистер Уотерхауз. Для человека, который так внимательно слушает, вы слишком невнимательно смотрите, – дружески произнёс Енох Роот.

Даниель вздрогнул и отпрянул. Локк по-прежнему стоял в обнимку с книгой; Роот и был его недавним собеседником. Несколько мгновений Даниель приходил в себя. Роот воспользовался затишьем, чтобы отхлебнуть эля.

– От хозяйских щедрот? – спросил Даниель.

– Что вы сказали? Роот?