Розы и тернии

– Ты б мою грусть одним словом прогнать могла!

– Будто?

– Истинная правда!

– А ну, каким?

– Молви, что меня за немца этого замуж не выдадите!

Царица всплеснула руками.

– Ишь ты! Проведала! И откуда? Только мне, кажись, это и ведомо было! – воскликнула она. – Вот диво! Кто тебе сказал про жениха?

– Слухом земля полнится… – уклонилась от ответа царевна.

– Гмм… гмм… Смотри, батюшке как-нибудь не обмолвись – узнает, что тебе ведомо, осерчает.

– Я ли обмолвлюсь!

– То-то… Так неужли от этого грустишь?

– От этого.

– Замуж выходить не хочется?

– Вас – тебя, батюшку да братца – покинуть тяжело!

– Ой, дитятко! Девичье дело такое – подросла, и из дому вон. Еще ты оттого так и засиделась, что царевна, а будь боярской дочкой – давно бы детушек, может, своих баюкала! Ах ты, ласковая моя!

– Да и жених – немец противный… – пробормотала, смущаясь, Ксения.

– Вот оно что! Вот это-то, думать надо, больше всего грусти подбавляет! Ха-ха! – смеясь, проговорила мать. – Да почем ты знаешь, что противный? Может, он – красавец писаный.

– Знаю, что противный, – сказала царевна со слезами на глазах.

Потом вдруг обняла мать и прижалась лицом к ее груди.

– Матушка! Родная! Ужли выдадите? – прошептала она.

– Господь с тобой! Да ты никак плачешь? Полно! Не порти глазок своих светлых. Будет тебе! Будет! Уж так и быть, утешу: сказывал мне намедни втайности Борис, мой свет, Феодорович, что не бывать тебе за королевичем этим.

– Ужли правда? Ах, матушка! Ах, милая! – воскликнула Ксения Борисовна, поднимая голову, и очи ее, на которых еще покачивалась на длинных ресницах одна-другая слезинка, загорелись радостью.

– Ишь, обрадовалась! Словно тебя из татарской неволи освободили!

– Больше, чем от неволи злой!

– Ах, доченька, доченька! Совсем ты еще малый ребеночек! – любовно сказала мать, целуя Ксению.

XXVII. Роковая беседа

Колеблющееся пламя восковых свечей кидает желтоватый свет на лицо сидящего, развалясь в резном кресле, королевича Густава. Он держит в руке большой кубок и мрачно смотрит перед собой. Заморское вино, которое он потягивает, уже оказало на него свое опьяняющее действие. Белки глаз подернулись сетью красноватых жилок, а веки тяжело полуопустились. Против него сидит в почтительной позе гладко выбритый немец и лукаво посматривает на королевича.

Густав допил кубок и стукнул им по столу так, что стоявшая на нем посуда зазвенела, а собеседник королевича вздрогнул от неожиданности.

– Не бывать! – громко крикнул Густав, и его голубые глаза загорелись.

– Что ты? За что твоя милость разгневалась? – вкрадчиво спросил выбритый немец.

– Не бывать тому, чтоб я женился на этой княжне татарской! – промолвил королевич.

– Не совсем понимаю, о какой татарской княжне ты говоришь, – наливая вина в кубок Густава, сказал немец.

– Фидлер! Ты – хитрая лисица! Ты отлично понял, о ком я говорю.

– Ты слишком высокого мнения о моей догадливости! – пожал плечами Фидлер.

– Конечно, я говорю об этой вашей затворнице, о Ксении.

– Она – русская царевна, а не татарская княжна.

– Все равно! Эти варвары, русские, недалеко ушли от татар.

– Да, они – варвары, но все же… Напрасно твоя милость не хочет жениться на царевне: кроме того, что это выгодно будет для тебя, ты подумай и о том, что она, говорят, дивная красавица.

– Какая-нибудь скуластая татарская рожица! Я люблю одну, ты знаешь. Я с нею не расстанусь всю жизнь. Мне она милей царств и сокровищ, и красавиц всего мира. Я привез ее, не глядя ни на какие препятствия, сюда из Дрездена не для того, чтобы покинуть. Она для меня – луч солнца в этой вашей Московии.

– Напрасно тебе так ненавистна Московия! Это – благословенная страна.

– Страна варваров и медведей!

– Страна меда и млека.

– Однако тебя изрядно заразил здешний московский дух! – насмешливо произнес королевич.

– Я здесь живу так, как никогда не жил бы на своей родине. Государь меня любит, жалует, от московцев я ничего не видел, кроме хорошего. За что буду я не любить эту страну?

– Ну и люби на здоровье! А меня не неволь.

– Гмм… Ты сам себе врагом являешься.

– Быть может, но я – честный человек.

– Это все условно! Честно ли отказываться от короны – ведь тебя Борис сделал бы королем ливонским, – если ты можешь облагодетельствовать своих подданных?

– Ха! Король ливонский! Мне хотят навязать жалкую роль Магнуса! Потом, вряд ли я мог бы явиться благодетелем своих подданных.

– Почему? Ты так просвещен.

– Вот, именно от этого! Я предпочту мирные занятия моей любимой химией управлению государством.

– Ну-у!.. – пробурчал с сомнением Фидлер.

– Да, так. Кроме этого, есть еще две важных причины, – залпом осушив кубок, сказал Густав.

– Какие? – спросил лекарь, снова наливая вина королевичу.

– Я не хочу менять веры, не хочу также служить Московии во вред родной стране… Я не изменник, я не отступник… Я не хочу, понимаешь, не хочу! – стукнув по столу, почти крикнул королевич.

Фидлер насмешливо посмотрел на него:

– Мало ли что нам не желательно! Нужно подчиняться необходимости.

– Лекарь! Не забывай, что я – королевич!