Розы и тернии

– А! – почти вскрикнула Аленушка и вздохнула с облегчением.

– Мне иной люб, – повторила Дуня, – красивый молодец… Куда красивей Алексея!.. Да я-то ему не люба!

– Уж не Павел ли Белый-Туренин?

– Он самый.

– Почем знать, может, ты и люба ему.

– Люба! Была б люба, не приходилось бы мне по ночам слезы горькие лить. Нашел бы путь он ко мне, как к тебе Алексей… Нет, – печально поникла головой Дуняша, – не люба я ему!

– Крепись, родная, на Бога положись, – может, все еще ко благу твоему устроится. Ведь и я не думала, что приглянулась моему соколику, а вот, видишь, все Бог устроил.

В ответ на это Дуняша только печально покачала головой.

Долго еще говорили боярышни. Наконец сон сморил Аленушку, а Дуня не могла спать. Оделась она, подошла к окну и в грустном раздумье смотрела, как разгоралась на небе заря.

XVI. Разговор

– Мать, а мать! Подь-ка ко мне, покалякаем малость! – позвал как-то боярин Степан Антонович Белый-Туренин, отец Павла, свою жену, Софью Григорьевну.

Степан Антонович был высокий, ширококостный, крепкий старик с сильно облыселой головой и длинною полуседою бородою. Его лицо красноватое теперь, после обеда, за которым было выпито вдосталь крепкого меда с присоединением нескольких уемистых чар зелена вина, украшалось мясистым носом такого размера, который вполне соответствовал его богатырскому росту, зато маленькие, лукаво смотревшие глазки пришлись здесь не совсем к месту.

Боярыня Софья Григорьевна, в противоположность мужу, была небольшою, востроносой и востроглазой женщиной, с худощавым лицом, испещренным сетью морщин.

– Вот что, мать, – приступил прямо к делу боярин, едва жена опустилась против него на лавку, – пора нам Павла нашего женить.

– Твое дело, Степан Антоныч.

– Это ты верно… Ты у меня – баба умная, свое место знаешь! А только нельзя иной раз и с вашей сестрой не посоветоваться. Так, вишь, дело какое, невеста для него у меня на примете есть.

– Кто такая?

– Постой, все скажу, чего спешить, чай, за нами не гонятся! Невеста ладная. Шестуновых-то помнишь?

– Как не помнить! С Марфой-то Сидоровной товарками были! Она мне еще не так давно с Павлушей поклон прислала.

– Так вот с ними и дело будет.

– Что ж, Аленушку я девчонкой помню, недурна лицом была… Опять же и приданое…

– Да не Аленушку вовсе хочу я сватать Павлу.

– Да нешто у них еще дочка есть? Вот диво! Не слыхала.

– Не дочка, а племянница Луки Максимыча, брата помершего, Тихона, дочь.

– Тихона Максимыча знавала когда-то я тож.

– Как не знавать! Слава богу! Сколько лет с ним хлеб-соль водили. Дуней дочку-то его звать. Сирота она теперь круглая.

– С чего ты надумал ее сватать?

– А, вишь, как дело было. Намедни разговорились мы с Лукой Максимычем. Расхваливал он моего Павлуху страсть – спас он с товарищем своим дочку да племянницу Луки Максимыча зимой как-то от волков.

– Слыхала.

– Ну вот. Так расхваливал, страсть. После зашла речь про дела домашние. Тут и сказал он мне мельком, что у него две девицы на выдаче имеются – дочка да племянница. Вот я и надумал…

– Почему ж не Аленушку?

– Аленушку брать нам не рука. Перво-наперво, Лука Максимыч не больно и охоч был бы за Павлуху ее выдать – Павлуха-то наш не больно клад большой, ни родом, ни богатством не велик, а я Шестунова знаю не первый день – метит он себе в зятьки подцепить парня познатнее до побогаче, а второе, что и нам повадней Дуняшу взять.

Ты то смекни, что за ней приданое имеется не малое – разузнал об этом я стороной – и сирота она круглая: все разом к мужу перейдет, не придется ему из рук тестя смотреть. Кроме того, думается, что и в духовной дядюшка Дуню не забудет. Смекнула? Куда ни глянь – все выгода: и теперь, и после.

– Точно.

– Чай, не глупость муженек твой задумал?

– Благое дело!

– То-то. Ну, невесту я сыну подыскал. Теперь твой черед настает: засылай свах да сватов и все такое.

– Когда прикажешь начинать сватанье?

– А уж это твое дело! Когда хочешь. Только чтоб Дуня беспременно была за Павлуху просватана, не то! – Тут боярин погрозил жене кулаком.

– Ладно, сосватаем, коли Бог даст.

– Да Павлу пока что ни гугу.

– Вестимо! Зачем ему знать!

На этом разговор был кончен.

XVII. Застрельщица

Однажды во двор усадьбы Шестуновых въехала тяжелая колымага с сидевшей в ней какой-то незнакомой Марфе Сидоровне женщиной.

Видя, что незнакомка одета небогато и похожа по внешности на купчиху или попадью из бедных, боярыня встретила гостью довольно нелюбезно.

– Что скажешь, матушка? – встретила она в сенях приехавшую.

– Ты будешь сама боярыня Марфа Сидоровна?

– Я.

– Поклон низкий привезла я тебе от боярыни Софьи Григорьевны.

– От Софьи Григорьевны? Спасибо ей, что не забыла… Да чего здесь стоять – пойдем в светлицу… – сразу изменила тон Марфа Сидоровна.

Гостья – длинная, худощавая женщина с постным лицом и хитрыми, впалыми глазами – прошла в светлицу.

– Муженька-то дома нет, кажись?

– Нет, в Москве он. Как Софья Григорьевна, здоровенька?

– Ничего, скрипит помаленьку.

– Ты, матушка, из каких же будешь?

– Я, я-то? Я – знакомка Софьи Григорьевны давняя, вдова купецкая. Митродорой Силовной меня звать.