— Нинусенька, что я могу тебе объяснить, если я сам ничего не знаю. А для тети вполне естественно интересоваться племянницами.
— Племянницами! Я их в жизни не видела!
— Две девочки — десяти лет и тринадцати.
— Если я могу быть их тетей, то ты с тем же успехом можешь назваться дядей. В конце концов, это ты его друг, а не я. Я с ним на кладбище не стрелялась.
— Хорошо, Нинусенька, не нужно.
— Нет, я просто отказываюсь тебя понимать. У детей есть отец. Почему бы ему не приехать и не разобраться во всем самому?
— Ты прекрасно знаешь, Нинусенька, что он находится в Германии и не может отлучиться самовольно без санкции командования.
— Так пусть добивается, чтобы отпустили!
— Он и добивается. Но в один день этот вопрос решиться не может.
— Да, но при чем тут я? Я с его семьей вообще никогда не была знакома. Наверно, есть какие-нибудь родственники…
— Если бы были родственники, то он, очевидно, не писал бы и не просил меня.
— И что вообще я могу сделать? Войти и сказать: здрасте, я ваша тетя? Надеюсь, ты не воображаешь, что я заберу этих детей сюда? У меня, слава богу, своих несчастий хватает. Еле на ногах держусь.
— Хорошо, Нинусенька, оставим этот разговор.
— Конечно, оставим. Тринадцать лет… Тринадцать лет — это уже достаточно взрослая девушка. Может позаботиться и о себе, и о сестре. Прасковью Федоровну в тринадцать лет замуж выдали.
— Твоя Прасковья Федоровна, Нинусенька, ты меня извини, и сейчас нисколько не отличается умом от тринадцатилетней. — Папа зажигает спичку, подносит к ней письмо Храпаля и, когда листок вспыхивает, бросает его в пепельницу.
— Тем более! В конце концов, есть соседи, которые, наверно, как-то присмотрят. Что такое? Что за вонь? — Она оборачивается. — Что ты жжешь?
— Нинусенька, я уже, кажется, просил тебя не задавать лишних вопросов. — Он аккуратно растирает карандашом пепел в пепельнице и сбрасывает его в бабушкин миртик.
— Павел, нужно что-то делать, — говорит мама.
— В чем дело, Нинусенька? — спрашивает папа.
— Ах, можно подумать, что ты не знаешь! В доме ни копейки денег. Нечем даже заплатить за электричество. Домработнице задолжали за два месяца.
— Но как же так? Нинусенька, я недавно принес тебе тысячу девятьсот рублей!
— Что ты выдумываешь? Какие тысячу девятьсот рублей? Когда это было?
— Четвертого числа. Выплатной день в «Известиях».
— А сегодня, слава богу, шестнадцатое.
— Извини меня, мой милый Кисик, но на эти деньги можно жить целый месяц. Даже больше.
— Что же я, по-твоему, выбрасываю? Или пропиваю?
— Не пропиваешь, а отдаешь теще. А она тратит черт знает на что!
— Глупости! На что она может тратить? Я даю ей на покупки. И она всегда отчитывается. Не могу же я сама таскаться по этим очередям, я тяжело больной человек!
— Я не говорю, чтобы ты таскалась по очередям. Но нельзя транжирить без оглядки.
— Транжирить?! Без оглядки? Что значит — транжирить? Без какой оглядки? Боже, что за нелепые обвинения! Я буквально во всем себе отказываю!
— Не знаю, Нинусенька. — Папа громко вздыхает. — Ты сама видишь, что я работаю день и ночь.
— Ты работаешь день и ночь, но от этого никакого проку!
— Я каждый месяц приношу тебе полторы-две тысячи.
— Что такое полторы тысячи?
— Это большие деньги.
— Это вообще не деньги! Половина тотчас уходит на раздачу долгов. Павел, ты обязан пойти на штатную работу. Если не в «Комсомолку», то куда-то в другое место.
— Нинусенька, я уже сказал тебе, что ни на какую штатную работу не пойду. — Он вытаскивает из пачки папиросу и закуривает.
Мне очень-очень его жалко.
— Так что же? Сдохнуть с голоду? — спрашивает мама.
— Не понимаю, к чему эти гротески.
— Гротески! — Мама хмыкает, садится на стул, но тут же снова встает. — Гротески!.. Хорошо, что же делать — пойду продам что-нибудь из вещей. Если нету другого выхода… Что же остается?
Папа вздыхает:
— Не знаю, Нинусенька… Попробую предложить еще кому-нибудь отрывок из романа. Поговорю с Николаем Петровичем, может, он согласится заказать дополнительную передовую.
— Да, с этим пропойцей!
— Он не пропойца. Он редактор газеты и депутат Моссовета.
— Это не мешает ему быть пьяницей.
— Прекрасно, не буду с ним говорить.
— Надо искать какое-то разумное решение.
— Нужно разумнее тратить деньги.
— Нет, вы подумайте! Опять двадцать пять! — От возмущения мама становится вся красная. — На что же я трачу?
— Тебе лучше знать.
— Что значит — тебе лучше знать! Если ты выдвигаешь такие обвинения, так объяснись! Приведи обоснования! Нельзя обвинять человека голословно!
— Нинусенька, я ни в чем тебя не обвиняю. Ты сама затеяла этот разговор.
— Как же я могу не затевать, когда в доме шаром покати! Хлеба не на что купить!
— Не надо вручать все деньги теще.
— Какой теще? Она моя мать!
— Твоя мать, мой милый Кисик, является моей тещей.
— Да, я вижу — ты нарочно дразнишь меня. Я только не понимаю, чего ты этим добиваешься.
— Я не дразню тебя, Нинусенька. Я разговариваю с тобой абсолютно спокойно и вежливо.