Ровно в полночь

— Никогда не видел. В Америке он служил в Секретной Службе, верно?

За океаном эта служба — совсем не то, что в Европе. В Америке они занимаются охраной президента и его семьи. Значит Лоуэлл прошел хорошую школу. Но почему покинул службу? Может быть, не понравилось рисковать жизнью ради власти?

— Я поручу Лоуэллу встретить вас в Кемпере.

— Мы стартуем оттуда? Тогда может вы и машину отправите туда? До Лихтенштейна я доеду за сутки, но лишний день сидеть за рулем не хотелось бы.

— Сделаем. — Мерлен довольно покосился на меня. — Похоже, вы взялись за дело, Канетон? Можете объяснить, почему?

— Двенадцать тысяч франков — вот вам объяснение. — Ответил я слишком быстро, и потому уже спокойнее добавил: — При условии, восемь тысяч я получу вперед и вдвое больше, если сяду за решетку.

Мерлен кивнул.

— И еще одно, — сказал я. — Вы — адвокат Мэгенхерда. Мне нужна гарантия, что он никого не насиловал, и что так рвется в Лихтенштейн, чтобы сберечь свой капитал, а не ограбить других.

Он улыбнулся, словно сытый кот.

— Вы стали моралистом? Желаете сражаться за истину и справедливость?

— Я почему-то думал, — отрезал я, — что тем и занимался, когда мы познакомились в войну.

— В войну с моралью проще, — он вздохнул, — но я даю вам слово: Мэгенхерд не совершал насилия и не охотится за чужими деньгами. Вы сами поверите, когда познакомитесь с ним.

И тут же Мерлен взорвался.

— Это же платье мэтра! Это… это воровство! Ваш Хопкинс — жулик и шпион!..

Когда он выпустил пар, я заметил:

— Согласен, сходство есть, но есть и различия.

Правда, я лично их не видел.

— Какие там отличия! Это платье мэтра! Вашему Хопкинсу до поры такие штуки прощались. Но теперь он попался.

Я задумчиво произнес:

— Сомневаюсь, что Хопкинс сдастся без боя.

— Хорошо, будет вам бой! — Он зашагал к выходу. Манекенщица двигалась по помосту вровень с ним.

Мерлен с Хопкинсом застряли в дверях, стараясь не глядеть друг на друга. Я улыбнулся обоим и обратился к Мерлену:

— Простите, мне нужно переговорить с клиентом.

— Посоветуйте ему этой же ночью перерезать себе глотку или завтра срочно добыть денег побольше. Ладно, я позвоню. — Он ухмыльнулся и зашагал прочь.

Хопкинс спросил:

— Так наши дела? Как полагаете, есть у него основания подать иск?

— Нет. Но я притворился встревоженным, так что они попытаются поднажать. — Я взглянул на часы. — Возможно, обратится к прессе. Время у него есть.

— Великолепно! — Рон, ухмыляясь, хлопнул меня по плечу.

— Когда-нибудь вы зарветесь, Рон, и получите по шапке.

— Но я обязан это делать. А если им надоест, и они перестанут поднимать шум — что тогда?

— Тогда никто в Париже не станет покупать ваши тряпки.

— Верно, дружище, — уныло кивнул он. — С этикеткой «Paris» можно продать даже угольный мешок. Поймите правильно — я преклоняюсь перед Парижем. Здорово у них получается. Но дело не в том. Работать хорошо — это еще не все. — Он махнул рукой в сторону проплывавших мимо манекенщиц.

Я пожал плечами.

— Тогда за чем же дело? Смените имя на Рона Париса и поставьте свое имя на этикетку.

Он уставился на меня, потом едва не задушил в объятиях.

— Силен, дружище! Не зря я тебя нанял вместо всяких адвокатов. Слишком уж много развелось у них законов.

3

На следующий день около одиннадцати вечера я сошел с поезда в Кемпере. Под новым голубым плащем был новый же коричневый пиджак спортивного покроя с медными пуговицами, швейцарская голубая рубашка шелковистого поплина, застегнутая доверху, но без галстука, и темно-серые брюки. И ко всему — свежая короткая стрижка.

Демонстрировать моды я не собирался, просто старался выглядеть как можно более французом. В таком наряде на меня не обратят внимания жандармы, если начнутся поиски высокого худого сорокалетнего англичанина. Но не настолько все-таки французом, чтобы мой английский паспорт мог вызвать подозрения. Сделать новые документы не хватило времени.

Низко нависшие тучи гасили огни, на вокзальной площади стояли лужи после недавнего дождя.

Я отыскал ресторан напротив вокзала и вошел внутрь.

Только за несколькими столиками еще задержались клиенты, допивая кофе или коньяк. Гарсон кисло покосился на меня и поспешил объявить, что они закрываются.

Я подошел к сидящему в одиночестве мужчине и сказал:

— Простите, вы не видели девушку…

Он отмахнулся.

— Ладно, все в порядке. Харви Лоуэлл.

— Луис Кейн.

Я сел, гарсон уже крутился рядом.

— Хотите выпить? — спросил Лоуэлл.

— «Марч», если можно.

Лоуэлл щелкнул пальцами:

— Один «Марч».

— А вы?

Он покачал головой.

— Не сегодня.

Мы принялись разглядывать друг друга. Он был крепко сложен, немного моложе и на пару дюймов ниже меня.

Довольно коротко подстриженные русые волосы торчали жестким ежиком. Большой суровый рот и голубые светлые глаза, быстро менявшие свое выражение или вдруг совершенно застывавшими. Глубокие складки от носа ко рту, мешки под глазами и морщины на лбу — вот и все.

Он отказался от моих сигарет и левой рукой потянулся к пачке «Житан» на столе.

— Каков план действий?

— Машину пригонят попозже. А в два часа ночи мы с фонарем ждем на пляже бухты Одерн. Мэгенхерд приплывает на лодке — и мы трогаемся.

— Маршрут?