Ротмистр Гордеев

– Сидеть! – кричит ротмистр. В его руках появляется револьвер. – Садитесь, штабс-ротмистр, пока я не прострелил вам колено.

– Как вы смеете разговаривать так со мной, боевым офицером? – уже спокойнее отвечаю я, хотя внутри всё клокочет от злости.

– Садитесь! – снова приказывает ротмистр и не убирает оружие, пока я не опускаюсь на табурет.

Удовлетворительно кивнув, он продолжает:

– Не будьте глупцом, Гордеев. Ваша судьба в ваших руках. Каждый мог оступиться. Но у вас ещё есть возможность всё исправить, пока не поздно.

– Глупости, господин ротмистр, – замечаю я. – Ну какой мне резон убивать этого самого капитана? Я же сам взял его в плен…

– Вы пытались втереться в доверие, а потом при удобном случае ликвидировали пленного, пока он не успел сообщить нам полезные сведения, – складно излагает свою версию Дзатоев.

– Да, но этой ночью я находился на гауптвахте!

– Это не аргумент. У вас может иметься сообщник.

Ротмистр просто непрошибаем. Предполагаю, что он играет в плохого полицейского. Вот только где хороший?

– А как же рейд по японским тылам? Взрыв склада боеприпасов? – резонно спрашиваю я.

Он фыркает.

– Прямых подтверждений этому факту нет.

Начинаю догадываться, с чьего голоса он поёт. Тут не просто торчат уши Вержбицкого, тут мой недоброжелатель предстаёт во весь рост.

– Вдобавок вы провели за линию фронта китайских торговцев. Неужели вам не известно, что под них часто маскируются шпионы врага? – продолжает допытываться ротмистр.

– Я положился на слова китайского союзника.

– На командира этого… как его… – Офицер зачитывает: – Отряда «Небесной справедливости»?

– Да, на Ли Цао. Его люди спасли нас.

Контрразведчик фыркает.

– Большего бреда я до сих пор не слышал! Вы посчитали союзниками банальных хунхузов?! Я всё больше убеждаюсь в том, что вы работаете на японскую разведку. Признайтесь, Гордеев, когда вас завербовали? Самому легче станет!

– Я русский офицер! Я никогда не пойду на предательство моей Родины! – говорю я и чувствую, как желваки перекатываются по щекам.

– Посмотрим, какой вы русский офицер, – разочарованно тянет контрразведчик. – У меня и не такие раскалывались. – Внезапно он мрачнеет. – Будете говорить по-хорошему, Гордеев?

– А как я, по-вашему, говорю, ротмистр?

– Мне кажется, вы лжёте!

– При других обстоятельствах, в мирное время, я бы с удовольствием вызвал вас на дуэль!

– Вы дурак, Гордеев. Я бы вас пристрелил, как куропатку, и мне это сошло бы с рук.

– Желаете проверить? Готов хоть сейчас! Я к вашим услугам.

– Много чести для предателя! – заявляет он, но чувствуется, что его чуточку проняло.

Контрразведчик протягивает мне несколько листков бумаги и письменные приборы.

– Пишите, штабс-ротмистр.

– Что именно?

– Мне нужен почасовой расклад вашей последней вылазки в тыл врага: кто, когда и чем занимался. И да, я лично расспрошу каждого из ваших подчинённых. Любое противоречие в показаниях будет истолковываться не в вашу пользу. – Он смотрит на часы: – У вас ровно два часа, штабс-ротмистр. То есть пока ротмистр… Конвойный!

Приставив ко мне солдата, Дзатоев покидает кабинет. Я макаю перьевую ручку в чернила, на секунду задумываюсь и начинаю писать доклад. Слава богу, уж чему-чему, а этому важному для любого офицера искусству меня неплохо натаскали в прошлой жизни. Вот только с непривычки иметь дело с чернилами и пером я делаю много клякс. Ничего, пусть списывают на нервное волнение.

Через два часа Дзатоев отбирает мои показания и приказывает вернуть меня на губу. Замечаю на себе его изучающий взгляд. Контрразведчик на дурака не похож, наверняка в следующую встречу изменит тактику. Я бы тоже на его месте сначала попробовал бы взять на испуг.

Вместо соседа в камере сидит незнакомый офицер. Смотрю на него с удивлением.

– А где Степанов?

– Повезло Степанову, выпустили раньше срока, – улыбается офицер.

Мы знакомимся. На сей раз в компаньоны мне досталась пехота. Вот только не нравится мне манера разговора этого пехотинца: такое чувство, будто пытается без мыла пролезть. Догадываюсь, что это скорее всего «наседка», подсаженная Дзатоевым, и веду себя так, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Треплюсь на абсолютно отвлечённые и пустые темы, избегая острых мест. Пехотинец злится, но вывести меня на откровенность у него не получается. Нет уж, братец, обломись!

Перед ужином от солдата – раздатчика пищи в руки будто случайно падает записка. Не подавая перед соседом вида, осторожно разворачиваю её и читаю текст на хорошем русском.

Дорогой Коля!

Мои люди видели тебя на улице арестованным. Мы знаем, что тобой интересуется русская контрразведка. Говорят, у тебя очень опасные враги, и они желают тебе смерти. Это несправедливо. Ты – настоящий офицер.