Ротмистр Гордеев 3 (СИ)

Куропаткин считывает посыл. С громким хрустом ломается сушка в его сильных пальцах.

— Вы правы, мой друг, в настоящее время окончился первый, так сказать, подготовительный период войны. Вместе с ним окончился период наших тактических отступлений, и надо сознаться, некоторых неудач! — Курпопаткин вонзает взгляд в наместника, будто продолжая давний спор с Алексеевым, — Когда после дождей всё подсохнет, начнётся второй период — период наступления. А пока — антракт.

— Но японцы успеют укрепиться на новых позициях, пополнить свои поредевшие ряды. Создать резервы… Усилить давление на Порт-Артур, — удивляюсь я.

— Мы тоже не сидим на месте, ротмистр, — довольно сухо отвечает командующий. — У вас есть конкретные предложения?

— Ваш рейд по тылам противника, Николай Михалыч, на многих произвел впечатление, — вот и Алексеев вступил в разговор, — но, какими силами его повторить? От вашего эскадрона особого назначения осталась буквально горстка солдат.

— Эскадрон можно восстановить. Я, и большая часть моих уцелевших товарищей готовы с утра до ночи заниматься боевой учебой с новым личным составом. Но мы были бы гораздо эффективнее, если бы занимались разведкой и диверсиями, а не затыкали дырки в окопах! — в сердцах выкладываю я.

Куропаткин задумчиво барабанит пальцами по столу, он явно хотел резко мне возразить, но сдержался.

— Алексей Николаич, признаю, дырку в окопах своим эскадроном я затыкал по собственной инициативе. Мне казалось, того требует непосредственная оперативная обстановка и риск прорыва японцами наших позиций.

Да, похоже, именно это мое решение хотел мне только что поставить в упрек командующий.

— Зато, Алексей Николаич, — вмешивается вновь в разговор наместник, — благодаря самоуправству нашего героического ротмистра, удалось избежать столь опасаемого тобою Седана.

— Окружение нашей армии было бы катастрофой похлеще Седана.

— Тебе надо больше доверяться своим офицерам и рядовым.

Куропаткину есть что сказать, но пока он переходит на дипломатичный тон.

— Евгений Иваныч, давай оставим наши разногласия для разговора наедине. Зачем смущать нашего гостя?

Я, конечно, знал, что отношения между Куропаткиным и Алексеевым далеки от идеала, но, чтобы настолько…

Куропаткин поворачивается ко мне с любезной улыбкой.

— Думаю, ротмистр, что мы можем раскрыть вам наш план этой кампании…

— Говори за себя, Алексей Николаич, — Алексеев морщится, словно зажевав целиком лимон.

— Мы отдаем должное героизму наших солдат и офицеров, вашему личному мужеству Николай Михалыч, однако сражение под Ляояном не имеет решающего значения, и даже оставление наше армией этого города ничего не изменило бы в плане кампании. Ляоян — прекрасная позиция, но он — лишь одна из позиций и только.

— Позвольте, ваше высокопревосходительство?.. От лица, так сказать окопного офицера?

— Давайте, Николай Михалыч, — властно вмешивается в разговор наместник.

— Солдаты и офицеры вступали в эту войну с глубоким убеждением, что наша победа над японцами — лишь вопрос времени, — начинаю я.

— Верно, — с улыбкой замечает Куропаткин. — Я неизменно твержу: война должна кончиться только нашей победой, никто из нас ранее этой победы не попадет домой. И победа наша с подходом подкреплений несомненна.

— Плечо великовато, — разбавляю пафос его слов я.

— Что? — хмурится генерал.

— Позвольте, я на карте?

Куропаткин кивает, хотя и недоволен, что я уперся и не пляшу под его дудку.

— Пожалуйста…

— Благодарю, вас.

Подхожу к карте на стене. Показываю карандашом на однопутную нитку Транссиба.

— До центральных губерний России, откуда, собственно и идет снабжение фронта боеприпасами, вооружением и пополнениями, семь тысяч верст. При том, что через Байкал составы приходится перегонять паромами. А это время на загрузку и выгрузку. Это до полка в сутки. У японцев же до корейских портов пароходами всего ничего, и враг может доставлять к театру боевых действий по две — две с половиной дивизии.

— Наш флот в состоянии пресечь это! — вскидывается уже наместник.

— Почему же он до сих пор это не сделал?

Ох и попал я в больное место, желваки на скулах и Куропаткина, и Алексеева так и заходили.

— Эскадра Рожественского уже в пути, — гудит в бороду наместник, вступаясь за своих, флотских.

— А если её ждет неудача? У вас есть резервный план?

По тому, как побагровел Куропаткин, и засопел Алексеев, понимаю, что, изрядно перегнул палку. Надеюсь, дальше фронта не пошлют.

Алексеев прокашливается.

— Знаете, ротмистр, мне вас аттестовали, как большого оригинала… Но, чтобы настолько!

Похоже, пора линять, пока снова на губу не отправили. Привстаю, но меня останавливают.

— Николай Михалыч, — тон Куропаткина кажется спокойным и даже доброжелательным, хотя, мамой клянусь, за время нашего разговора он готов был меня пару раз растерзать в клочки за дерзость. — А как бы вы поступили на моем месте?

— Сколько накоплено резервов? В живой силе и боеприпасах? — вопросом на вопрос отвечаю я.