Ротмистр Гордеев 3 (СИ)

Была и не менее кровавая расправа над другими его товарищами. Их тела были жестоко изуродованы и брошены гнить под палящими лучами солнца.

— Нас тут явно не любят, — замечаю я.

Сухоруков кивает.

— Это взаимно. Я тоже не испытываю к ним большой симпатии.

Направляемся к дверям, проход преграждают сразу трое: немолодые, но физически крепкие мужчины.

В руках у них появляются ножи.

— Чиво нада?

— Дай пройти! Не то пожалеешь! — хмурится жандарм.

Делает шаг в их сторону, но китайцы стоят стеной.

— Иди отсюда, лача[1]! Тибе несего тут делать!

— Сам ты демон! — зло щурится Сухоруков и, кажется, не так уж далёк от истины.

Мой амулет даёт о себе знать слабым жжением. Не могу понять, на кого он реагирует: на засевшего тут оборотня или на этих китайцев, а может на всех сразу.

Хорошо что револьвер заряжен серебряными пулями. Да, далеко не на всех тварей этого мира они действуют, но с ними как-то спокойней.

Достаю его и наставляю на китайца, вступившего с нами в разговор.

— Считаю до трёх и нажимаю на спуск! Раз…

Китайцы замирают, не веря, что я действительно так поступлю. Да я и сам пока что до конца в себе не уверен. Скорее — блефую. Будь передо мной явный враг: японский солдат или шпион, пальнул бы без тени сомнений, а тут всё-таки гражданские…

— Два…

Троица переглядывается, но не уходит с нашего пути.

— Два с половиной… А, хрен с ним — три! — засаживаю пулю в ногу говорливому китайцу.

Помереть не помрёт, но на всю жизнь запомнит, что с русскими шутки шутить плохо.

Сухоруков тоже оказывается на высоте, двумя быстрыми и короткими ударами отправляет напарников подстреленного в глубокое беспамятство. Восхищённо смотрю на него: не знал, что отечественным жандармам преподают что-то вроде боевого самбо моего времени.

Не понимаю, с чего вдруг происходящее не нравится другим китайцам. Мне казалось, они увидели достаточно, чтобы сделать правильные выводы. Но, видать, такова человеческая природа: люди учатся не на чужих ошибках, а на своих.

Сделать ещё выстрел физически не успеваю, ствол буквально выбивают из рук каким-то хитрым приёмом.

Вот зараза! Прихожу в сущее бешенство.

Видит бог, я этого не хотел! Но они сами напросились на неприятности.

Хватаю за шкварник мелкого китайца, которому не повезло подвернуться под руку первым, запускаю ракетой в сторону его дружков. Не бросок — а прям мечта баскетболиста, трёхочковый!

В смысле, запущенный мной китаец сносит с ног сразу троих.

Ещё парочке безжалостно ломаю ноги и дроблю кости.

Ну сами ж напросились! Теперь поздно жаловаться!

Сбоку проявляется чья-то недовольная физия. Двигаю в неё локтем, физия убирается и, кажется, надолго. Впереди у неё визит к местному стоматологу и как минимум операция на челюсти.

— Как-то так! — кричу я. — Как-то так!

Рядом возникает небольшой вихрь, удаётся разглядеть Лукашина-старшего, который вертится юлой и машет сразу двумя шашками как вертолёт лопастями.

— Лукашин, ёрш твою медь! Не зацепи!

— Само собой, вашбродь! Не зачеплю! — на секунду останавливается он и вновь обращается в мини-смерч.

Его брат уже успел перекинуться в медведя, который с удовольствием крушит и рвёт на части недруга.

Коронный приём у него на загляденье: поймать очередного китайца, приподнять и опустить спиной на колено. Короче, хрусть и пополам!

Заварушка заканчивается так же стремительно, как и началась. Через несколько секунд мы понимаем, что остались одни на поле боя. Это если не считать тех китайцев, которым сегодня конкретно не повезло. Но вроде обошлось без трупов.

Двери в столовку заперты с той стороны, но Лукашин-младший выносит её на раз-два, приложившись волосатым плечом. Само собой, от обмундирования его снова остались лишь жалкие остатки.

Дальше нас ждёт баррикада из столов, шкафов, скамеек и прочей рухляди, выдававшей себя за мебель.

Откуда-то сверху на меня прыгает мелкая пигалица и пытается с дикими воплями вцепиться мне в глаза. Когти у неё длиной с велосипедную спицу, не представляю, как она обращается с ними в быту.

Церемониться с ней я не собираюсь, да и собственное зрение мне дорого, так что перехватываю на лету её выставленную лапу, слегка раскручиваю, чтобы придать скорость, и запузыриваю в окно.

Пигалица вылетает на улицу вместе с хлипкой оконной рамой.

Фанза двухэтажная. На первом собственно сама столовка, на втором нечто вроде «нумеров»: узенькие пенальчики-комнатушки, в которых ютятся и по сути спят на голом полу гости заведения.

Какими судьбами сюда занесло франтоватого Вержбицкого? Меня только от одного вида этой халупы подташнивает, а нашего шляхтича по идее должно выворачивать наизнанку…

Ага, вот и желающий ответить на мой ещё не высказанный вопрос!

Дом тряхнуло, в стене напротив образовался провал, а из него выглянула оскаленная звериная морда. Тигр-переросток преградил нам путь.

В его янтарных безумных глазах нет ничего человеческого, только бездна, ярость и… голод.

— Вержбицкий! Ты?! Давно не виделись, хороняка… — усмехаюсь я.

— Гордеев! Как ты меня нашёл? — в зверином обличии оборотню трудно даются человеческие слова, но разобрать, что он говорит возможно.