"Рот Фронт!" Тельман

«Раньше я никогда не чувствовал с такой остротой, да и не мог себе представить, что значит находиться в одиночном заключении, в длительной изоляции, какое психологическое воздействие может это иногда оказывать на мыслящего человека, если он вынужден жить так годы. Для меня это новая большая жизненная школа, причем многие переживания и страдания прошлого совершенно не могут служить здесь мерилом для сравнения. Конечно, и здесь положение по временам разнообразится, например благодаря получению многих, многих новостей о событиях в Германии и во всем мире, но прежде всего в Советском Союзе; об этом я узнаю из газет, и это ободряет меня».

Главное, чем были поглощены Тельман и его единомышленники на свободе в те месяцы, - это подготовка к судебному процессу.

Готовилось к суду и правительство «новой» Германии: еще 1 июня 1934 года в органы политической полиции отдельных земель было направлено срочное требование немедленно заняться сбором обвинительного материала для «процесса над государственным преступником, бывшим руководителем КПГ Эрнстом Тельманом».

На газетные полосы попадало многое о том, что и как фабриковали нацисты к «главному судебному разбирательству нашего времени». Из газет Эрнст узнавал о положении и в Германии и во всем мире. Одно социальное явление в его стране, возникшее под натиском всеохватывающей фашистской пропаганды и в результате определенных успехов немецкой экономики, вставшей на путь милитаризации, особенно тревожило Тельмана и повергало в трудные раздумья. А именно: все больше и больше немцев начинало верить Гитлеру, поддерживать его политику...

Из письма Эрнста Тельмана жене 19 августа 1934 года:

«Редакция «ББЦ»[16] не смогла утерпеть, чтобы снова который раз не назвать мое имя (она меня все еще «любит») и не ублаготворить своих читателей фальсификациями. По поводу встречи Гитлера в моем родном городе Гамбурге газета в своем утреннем выпуске от 18.111.1934 г. пишет, в частности, следующее: «Путь проходил мимо дома, в котором жил Тельман, мнивший себя когда-то властителем Гамбурга, а ныне - величина, отошедшая в прошлое». Во-первых, неверно, будто бы Гитлер проезжал мимо дома, в котором находится наша квартира, так как его маршрут не проходил по Тарпен-бекштрассе. Во-вторых, я никогда не страдал манией величия, чтобы возомнить себя властителем Гамбурга. Было бы хорошо и полезно, если этот чересчур «правдолюбивый» корреспондент позволил себе шутки ради сделать крюк, чтобы хоть раз увидеть мою скромную и простую квартиру в Гамбурге и вынести некоторые впечатления о моей «мании господства»... Как известно, у лжи короткие ноги. Я знаю одно: даже если сегодня гамбургские рабочие придерживаются иных политических взглядов, они определенно не забыли о моем простом образе жизни, о той преданности и любви, которая постоянно связывала меня с ними и которую никогда ничто не истребит. Моя верность им порождена не только любовью к общей родине, она скреплена узами солидарности в тяжком труде и глубочайшей нужде, во времена упорной борьбы, жертв и лишений, в превратностях и испытаниях жизни, которые мне так часто приходилось разделять с ними. И сегодня, когда политические настроения иные, я рассматриваю их как вчерашних братьев по труду. Меня связывают с ними такие мосты, которые нельзя взорвать, какие бы попытки к этому ни предпринимались...»

В сентябре 1934 года при тайной помощи членов Политбюро КПГ Роза Тельман нашла защитника, который взялся вести дело Эрнста Тельмана. Им был Эрих Вандштайдер, относившийся к гитлеровскому режиму с определенными предубеждениями, но и особых подозрений, у властей не вызывающий. Эрнст вместе с ним обсудил тактику и детали защиты на предстоящем процессе.

Одно обстоятельство особенно терзало Тельмана в неволе: без него любимая дочь Ирма из детства шагнула в юность - ей шел пятнадцатый год. Эрнст не мог непосредственно заниматься ее духовным развитием, быть рядом в этот ее переломный возраст.

Была только одна возможность руководить нравственным ростом Ирмы - письма к ней. Без преувеличения можно сказать: эти письма Эрнста Тельмана - великое эпистолярное наследие в мировой педагогике. По праву многое сказанное в них и сегодня звучит актуально и может быть адресовано юношеству наших дней.

Из письма Эрнста Тельмана дочери (вероятно, 1934 год):