Росстань

Устя и сама думает, — к чему в слезы ударилась? Ничего вроде обидного отец не сказал. Видно, просто время реветь пришло. Или душа обиду накопила. Но как теперь на вечерку зареванная пойдешь?

Мать у печи стоит.

— Неладно что-то у нас в доме.

— Хватит тебе, — Алехе самому непонятна своя злоба. — Выпить у тебя найдется?

Северьке на вечерке нет веселья без Усти. Визжит, поет гармошка, пляшут разгоряченные девки и парни. А Северька в углу сидит. А тут еще одно переживанье: вторую неделю рыжего Федьки нет. Всегда возвращался из-за границы через день-другой, а нынче как сгинул. Где его черти носят? А может, попался кому-нибудь на той стороне. Ведь многие о Федькином партизанстве помнят.

Больше часа просидел Северька на вечерке. Устя не пришла. Нечего здесь делать парню. Северька отыскал в куче одежды свой полушубок, потихоньку оделся, незаметно вышел на улицу.

— Ты уже уходишь, Северька? Совсем?

Парень оглянулся, увидел рядом с собой тоненькую девчонку в старом полушубке. Северька узнал ее: Санька, дочь Силы Данилыча. Санька подросла за последний год. На вечерку стала приходить недавно. Сидела в углу, глядела с интересом. Девчонка заметная, парни на нее посматривают.

— Домой, Саня.

Тихо на улице, морозно. Пустынно. Желтые окна бросают на снег тени. Над сопками — синие звезды. Под тяжелыми валенками снег поскрипывает. Северька и не заметил, как дошел до крюковского дома.

Крюковы уже ставни закрыли. Но в щели ставней свет виден: не спят еще. Северька постоял у ворот и хотел было уходить, как услышал шаги на крыльце и понял — Устя.

Он негромко кашлянул. На крыльце ойкнули, звякнула щеколда.

— Может, в избу зайдешь? — спросила Устя, сама того не желая. — Замерз, поди.

Северька не ответил. Он торопливо расстегнул полушубок, привлек Устю к себе.

— Чего ты раздетая на улицу выходишь?

— Я собаку отвязать, ненадолго.

— Капитал с отцом бережете?

Устя недовольно двинулась под полушубком, но не оттолкнула парня и осердиться не смогла: уютно, тепло под одним полушубком с Северькой. Весь век бы так простояла.

Оба тихо молчали, прислушиваясь друг к другу. Устино сердце часто бьется, Северькино — глухо, размеренно, тугими толчками.

— Украду я тебя, — говорит вдруг Северька то ли шуткой, то ли всерьез.

Налетел короткий ветер, сыпанул снегом. Видно, опять метель разгуляется. Луна торопливо мелькает среди разорванных туч, будто за ней кто гонится. А ведь только что небо было чистое, в звездах.

Устя выскользнула из рук парня.

— Пойду курмушку наброшу. Не то мама хватится.

Устя только до крыльца успела дойти, как из дверей свет показался и сердитый голос послышался. Вернулась Устя скоро, но предупредила:

— Я ненадолго.

Северьке неприятны эти слова.

— Доколь прятаться будем? Выходи за меня замуж. Снова сватов зашлю. А то убегом…

Задохнулась Устя. Припала к парню.

— Северюшка!

Стариков Крюковых действительно не поймешь: Устиного жениха они не хают. Что девке замуж идти пора — вроде бы согласны. А как до дела коснулось, будто им фигу показали — нос отворотили.

Устя ушла скоро. Но на прощанье сказала:

— До осени все равно отдаст меня тятя тебе. Вот увидишь.

Хоть и далеко до осени, но слова ее Северьку радуют. В этих словах Устин характер слышится.

А ветер уже разыгрался, чуть не с ног валит. Снег метет — в десяти шагах ничего не видно. Северька решил было вернуться на вечерку — не хотелось сейчас идти домой — дошел до вздрагивающей от веселья избы, но входить раздумал. Наваливаясь грудью на ветер, сбычив голову, пошел по улице. Тугой воздух обжигал лицо, мешал дышать. Но все лучше, чем сейчас дома сидеть.

Из снежной круговерти вдруг вывернулась лошадиная морда. Северька еле успел отскочить, успел подумать: «Кого это черти в такую погоду гоняют?» Но тут же признал Федькиного коня. Конь не выглядит усталым, но видно, что его быстро гнали. В кошеве, набросив на колени тулуп, сидел Федька.

— Ну, паря, где ты болтался столько времени? — обрадованно закричал Северька. — Мы уже потеряли тебя.

Федька тоже признал друга, остановил коня, выскочил из кошевки. Рука у Федьки странно подвернута, вроде согнул он ее, а разогнуть боится. Неуклюже стал сдирать заметенный снегом башлык. Но лицо у парня веселое.

— Потеряли, что ли, меня? Забыли: я ведь купец. В Хайларе торговлишкой занимался.

— Эк куда тебя нелегкая носила, — и снова Северьке весело и спокойно. А делов-то всего: Федька вернулся.

— Чего по улице один бродишь?

— У тебя с рукой неладно.

— А, — Федька сплюнул, — не поладил я там нынче немного. Один лавочник меня прикладом двинул, — и предложил неожиданно: — Поедем ко мне?

Друзья сели в кошевку, конь легко двинул сани и завернул в знакомый переулок.

Северьке неудобно расспрашивать друга, не такие у того дела, чтоб сразу рассказывать, но не удержался.

— Что-то ты сегодня без товару?

— А вот, — кивнул Федька ногой мешок. — Ослеп?

— Ну, а съездилось как?

— Лучше и не надо. А рука — пустяк.