Rossija (reload game)

Ох, тяжела ты, алая скуфейка Господаря — потяжелей, небось, Мономаховой шапки «государя всея Руси Коломенской»… Все сутки напролет в трудах, аки пчела; даже вот улучив минутку на «Господарь трапезничать желает!» — и то нельзя всецело отдаться процессу и отрешиться от работы с кадрами.

…Ивашка был обращен еще в Рождество. Цепеш этого не планировал, просто его замучила подагра и он в ярости перекусал половину личной охраны. Принял он тогда прилично и чуть было не отрубился. По нынешним временам это было крайне нежелательно, так что пришлось провести неделю на ногах, отпаиваясь копорским чаем с живицей. Покусанные, по понятной его небрежности, по большей части ушли в отходы, нормальным ходом обращение пошло у одного Ивашки. Парень был туповат, и Влад поначалу собрался было его докончить досуха, но передумал и решил «сыграть в Пигмалиона»: воспитать из мордоворота своего сомельера, сиречь распробщика.

Сегодня был черед пробовать боярина Ромодановского. Ничем тот особо Цепеша не прогневал, просто привлек хорошим цветом лица: кровь с молоком.

Боярин уже лежал на обеденном столе — зафиксированный и совершенно готовый к употреблению.

— О, теплэнкая пашла, — сказал Цепеш, вскрывая артерию и приставляя к ней кровососную трубочку. Снял пробу, подозвал Ивашку.

— Запамынай, — наставлял Влад, передавая ему трубку, — какие бывают грюппы крови. Грюппы крови бывают чэтырэ. Пэрвая сладкая… — он сделал паузу, — втарая с кыслынкой. Трэтья с гарчинкой. И чэтвёртая — прэсная. Ты сэйчас пробуешь вторая грюппа, рэзус палажительный.

— А что такое резус? — спросил Ивашка, облизываясь.

— Нэ что. А — кто. Биль такой фракийский царь. Рэакционэр, канешна. Но изь нашых. Он выпиль кровь Диомеда. Биль такой прагрессывный ахэйский дэятель. Рэзус выпиль его кровь и помэр. Ат атравлэния. Патом врачи узналы, щто в крави бываэт щто-то плахоэ. Вот это плахоэ называют тэпер рэзус-фактор. У такой крови бываэт мэталлычэский прывкус. Его надо апределять сразу. Вот у этаво, — он показал на боярина, бьющегося в путах и пучащего глаза, — всё харашо. Рэзус палажитэльный, пить можна. Вкус акруглий, плотный, с ноткамы горькава мындяля… Тэкстура шэлкавыстая, паслэвкусиэ долгаэ, — Цепеш причмокнул. — Ты пэй, пэй. Глатай.

Не успел толком разобраться с послевкусием (обнаружился очень любопытный и редкий фруктовый оттенок), как — пожалте: «Боярин Шереметьев челом бьет, срочно-неотложно, вопрос жизни и смерти!» Ну, чего у них там, в Трибунале, стряслось? Оказалось — по личному вопросу.

Тучный Шереметьев лежал в креслах. Опухшее лицо его было свекольного цвета, под глазами набрякло. Увидев Цепеша, он застонал и простер руки, но встать не смог.

— Батюшка… отец родненький… — залепетал боярин. — Господом Богом прошу… ослобони!

— Я же тэбэ гаварыл, — нахмурился Господарь, — жрат надо мэнше! У тэбя жыр пережымаэт сасуды. Ат таго гыпертония! Найди харошего немецкаго лекаря, пусть он тэбе кровь отворяет…

— Всё исполнил, батюшка, — плаксиво простонал Шереметьев. — НЕ ТО!.. У меня от ихних ланцетов только башка кружится, а настоящего облегчения нету… Батюшка, ослобони… Век Бога молить за тебя буду…

— Вэк — это нэсерьезный срок… Руку пакажы, — распорядился Цепеш. — Ф-фу, — с отвращением сказал он, понюхав пропитанную кровью тряпицу, — канавалы! Гыгыена — пэрвое дэло. Ладна, — снизошел он и достал трубочку. — Давай шэю.

…Процедура завершилась; теперь боярин стоял на карачках. Видимо, хотел броситься в ноги, но боялся нового прилива крови к голове.

— Спас ты меня! — плакал он. — Я уж думал: всё, кондратий подоспел…

— Щто такое ты жрёш? — брезгливо спросил Цепеш, вытирая губы кружевным платочком. — Аткуда у тэбя в крови этот атврвтытетельный прывкус?

— Всё как положено ем, — заюлил боярин, — пост держу, до мяса не касаюсь…

— Харашё, паставым вапрос иначе. Чэм ты нажыраэшся? — Цепеш сдвинул брови.

— Да водкой… Так ведь водка постная! — простодушно заулыбался боярин.

Вот бестолочи! Хоть кол им на голове теши про здоровый образ жизни… Кстати, кол — это никогда не лишне!

В помещение, где шло производственное совещание, он зашел так, как никто даже тут кроме него не умел: абсолютно бесшумно и отведя всем глаза «цыганским гипнозом». Скромненько присел с краю, неузнанный даже обращенными, и некоторое время безмолвно наблюдал за совершенно базарной перепалкой между Чеснаковым и Мармотным.

— В-в-вы там идиоты или в-в-вредители? — бушевал шеф дневных, заикаясь сильнее обычного. — В-в… в-выпускайте его сей же час, иначе в-в-вышибут нас к чертовой м-матери со всех европейских рынков!

— Простите: не нас, а вас! — издевательски уточнил шеф ночных, а затем рявкнул, демонстрируя, что блатную истерику гнать он умеет не хуже оппонента: — Шпион должен сидеть в тюрьме! И будет сидеть!! Я сказал!!!