Rossija (reload game)

При этом, разумеется, пускать дело с ересями на самотек и отдавать его на откуп несертифицированным ересиархам с нелицензированными учениями никак не следовало. Госрегулирование этого специфического рынка было возложено на Духовную Консисторию, руководствовавшуюся в своей деятельности известными принципами: «Не всё корчевать — когда и насаждать» и «Не можешь одолеть — возглавь».

Поначалу-то борьбой с ересями занималось ведущее (по численности и полномочиям) подразделение Высшего Благочиния, нареченное — без затей — «Главное управление православной инквизиции». К несчастью, в эпоху «славных пятидесятых» генеральная линия Церкви извивалась столь причудливо, а вчерашняя «ересь» оказывалась «ортодоксией» (et vice versa) столь стремительно, что в следственных камерах Внутренней тюрьмы Благочиния в Чистом переулке вчерашние следователь и подследственный запросто могли обменяться местами. Всё это сильно нервировало личный состав, а главное — демотивировало его в плане карьерного роста: чем выше успевал взобраться инквизитор по служебной лестнице, тем меньше было у него шансов уцелеть при следующем Очищении, а уж из троих первых по счету Генеральных комиссаров инквизиции казни не избег ни один. Да и вообще, если считать в процентах, среди всех социальных категорий, попадавших под колотуху периода «необоснованных религиозных репрессий, осужденных впоследствии Церковью», сами инквизиторы лидировали с большим отрывом. Иных потом даже реабилитировали посмертно, причислив к лику мучеников…

Четвертый по счету Генеральный комиссар инквизиции, отец Лаврентий, мозгов имел поболее всех своих предшественников вместе взятых и остановил сей danse macabre. Начал он с того, что переназвал свою Контору в Духовную Консисторию, а себя — в Первого консистора (найдя, что у слова «инквизиция» плохая кредитная история), а затем провозгласил «перенос акцента в работе на профилактирование преступлений» (что поначалу было сочтено всеми ничего не значащим словоблудием). После чего и возник, как по волшебству — вот и не верь в симпатическую магию!.. — нынешний, относительно вегетарианский, modus operandi этой Конторы. В итоге Лаврентий оказался первым Генеральным, умершим своей смертью (от сердечного удара при оргазме в веселом доме при Стародевичьем монастыре), и был, можно сказать, всенародно оплакан — под спонтанно родившийся слоган «Ворюга нам милей, чем кровопийца».

Владимир Владимирович, однако, счел тот слоган выпадом против себя лично, и излишне громко скорбящими занялся Ночной Дозор (изначально-то созданный как раз для уестествления возомнившего о себе Благочиния); запытали у себя на Лубянке кучу случайных людишек, ничего толком не дознались, плюнули и записали автором «народ-языкотворец». С той поры укорачивание слишком длинных языков — как-то так, само собою — отошло от благочинников к кромешникам (особисты от всех этих дел брезгливо отстранялись).

Консисторией же нынешней заведовал весьма любопытный персонаж: моложавый старец Пигидий (в миру — Медяшкин). Ересь, которую он нес в широкие народные массы, была сугубо патриотическая и сводилась в основном к тому, что все христианские святые произросли и воссияли поспервоначалу на Руси, но потом были злодейски отторгнуты у нас жидолатинянскими фальсификаторами истории. Под психа он косил столь натурально, что на него регулярно возводили обвинения в тайном иудействе (как, впрочем, на всякого книжного человека).

Реальное положение вещей, однако, проясняла вторая его ипостась. Пигидий — под другим своим псевдонимом, «Сергей Радонежцев» — выступал успешным, в коммерческим плане, литератором: в его исторических романах русские богатыри грозили шведам и рубили неразумных хазар в режиме «кровь-кишки-распидарасило», а русские советники успешно подсказывали на ушко евразийцу Батыю правильную дорогу до погрязших в русофобии и гомосятине европейских столиц:

Черный цвет — цвет пороха, оранжевый — цвет огня.
Покажите мне ворога и держите втроем меня.
Между нами и небом на флаге Андреевский Икс,
Мы форсируем Неман, и Рейн, и Ла Манш, и Стикс.

Всё бы ничего, но только романы те, несмотря на бодренькую фабулу, были сплошь унылым говном. Так что бороться за пресечение провоза в Суверенную Русь продукции зарубежных конкурентов, всех этих, прости Господи, «Декамеронов», Первый консистор имел чрезвычайно веские причины.