Rossija (reload game)

- Если вы о своих аглицких пистолях, - холодно откликнулся контрразведчик, - это уже сделано.

По его оклику тут же возник в дверях старшой из "привратников", с обеими кобурами через плечо.

- Вы хотите сказать, - нейтральным тоном осведомился князь, - что нам не позволят даже проститься?

- Увы! - развел руками "правая рука Графа". - "Настоящие разбойницы" имеют как наклонность к необдуманным поступкам, так и широкие возможности их совершать. Впрочем, вот, - с этими словами он пошарил где-то за спиной, и на столе появились перо с чернильницей и клочок пергамента. - Пишите: она грамотная, если что. Это всё, что я могу для вас сделать.

Черт его знает - может, так всё и к лучшему, а? Что тут вообще скажешь, двумя-то словами: "Жди меня, и я вернусь", ага, или "Прости и забудь" - тьфу... Поразмыслил еще пару секунд, прислушавшись к себе и к ней - как она ему представлялась, и решительно начертал: "Помолись за меня, хорошая моя!" Засим встал из-за стола, перекрестясь на красный угол:

- Ну так что - по коням?

Вечерний туман вовсю уже затягивал понизу тальники, но князевы провожатые нашарили тропку безошибочно: чувствуется, хаживали тут не раз и не два.

- Вон они! - прошептал направляющий, скомандовав поднятой ладонью "стоп".

- У костерка греются? - Серебряный ощутил внезапный озноб: то ли от наползающей с реки промозглости, то ли от какого-то скверного предчувствия.

- Не, костерок как раз для отвода глаз. А москаль - вон он, между во-он теми двумя вётлами, ближе к правой. Один, как и уговорено. Видишь его?

- Теперь - да.

Темный силуэт, неразличимый доселе, отделился от древесного ствола и шагнул на заснеженную туманом тропинку меж черными глыбами кустов.

- Второй должен быть при лодке. Всё, ступай, князь. Мы страхуем отсюда - в случ-чо. С богом!

Он прошел почти полдороги, когда ощущение "Что-то не так!" сделалось столь явственным, что последовавший мгновение спустя условленный свист сзади и окрик: "Шухер! Ховайся в тальник!" в общем-то даже не застали его врасплох. Крик тот оборвался хрипом, который опытное ухо не перепутает ни с чем; москаль же, с которым они почти уже сошлись, в свой черед заорал, полуобернувшись: "Подстава! Уходим!", сунул было руку за пазуху, и вдруг опрокинулся навзничь - да так, что тоже не перепутаешь, а затем удар, швырнувший наземь и его самого, дал ответ на уже сформулированный им вопрос: "Почему же всё так бесшумно-то? - Да потому что - арбалеты!" Болт угодил ему в то самое правое плечо, царапнутое в корчме, и боль - слава те, Господи! - была такая, что даже в отключку не уплывешь, как там те немецкие лекаря изъясняются-то - Schock? - и он, сидя ("...На попе ровно, хихи..."), даже как-то неспешно извлек неповрежденной левой безотказный аглицкий пистоль, выцелил правую из двух надвигающихся на него увеличенных туманом фигур, на несколько мгновений ослеп от вспышки, а когда зрение его слепилось обратно из оранжевых клочьев, фигура надвигалась уже одна, и второй пистоль был уже в руке (как? как он исхитрился его извлечь из-под левой же?), но тут аглицкий курок щелкнул в осечке, раз и два ("...Всё бы вам заграничное хаять..."), едва ль не громче самогО выстрела, как ему показалось, и ТОТ - порождение ночных кошмаров, где ничего уже поделать нельзя - тоже услыхал и понял: ВСЁ, и победно перешел с бега на шаг, и тут где-то сзади-справа грохнуло-вспыхнуло, и приближающаяся из тумана Смерть свернулась в три погибели, схватясь за живот, и упала ничком в молочный ручей тропинки.

"А, так это, небось, тот второй, что при лодке", - успел подумать Серебряный, расслабленно соскальзывая в прохладную темную бездну.

Очнуться ему помогли боль и холод: облепивший тело ледяной компресс из промокшей насквозь одежды странным образом сделал голову почти ясной. Зловеще шушукающиеся камыши цепко держали текущую всеми щелями лодку-дощаник, на дне которой он и скорчился, упершись сапогами во что-то по-нехорошему податливое; по берегу заводи бестолково перемещались три или четыре факела и слышалась перекличка дозорных, состоящая на две трети из словозаменительного русского мата; развороченное правое плечо было худо-бедно перевязано, а вот левой - целой, насколько он помнил - рукИ он не чувствовал вовсе; попытавшись пошевелить пальцами, он сообразил, что они как сжали некогда мертвой хваткой ту волшебную саблю, так и закаменели в той судороге. Сгорбившийся на веслах человек в капюшоне заметил это его движение:

- Никита Романович, вы в памяти? Запоминать способны?

- Да. Надеюсь.