Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Очень важно, что реализация «Положения» требовала дополнительного контроля за учебой всех студентов, чтобы удостоверить необходимый трехлетний срок обучения в университете.[1155] А. Н. Голицын находил существенное преимущество в том, что «по имеющемуся за таковыми надзору большее число молодых людей будет выслушивать весь курс и приобретать все нужные познания».[1156] Уже в этих словах ясно видно осознанное желание покончить со «свободой обучения» ради утилитарных целей. Оно начало воплощаться в жизнь даже раньше введения в действие «Правил»: уже с 1817 г. университетское начальство в порядке «надзора за учебой» стало предписывать студентам, какие лекции они должны прослушать в течение учебного года. Так возник курс в его новом значении – как утвержденный заранее набор лекций, необходимых для посещения на соответствующем году обучения в университете.[1157]

На примере Московского университета можно проследить постановления, ведущие к курсовой системе. По решению Совета, утвержденному попечителем князем А. П. Оболенским, с нового 1817/18 учебного года вводился общий для всех зачисленных в студенты список «приуготовительных наук» (формально заложенный, но не конкретизированный в § 112 Устава 1804 г.). Всем студентам на первом курсе предписывалось прослушать и сдать экзамены по «Российскому, Латинскому и одному из новейших иностранных языков, Чистой Математике, Физике, Естественной Истории, Истории и Статистике Российского государства и европейских стран, Богословию, Философии, Российскому Красноречию».[1158] Кроме того, те студенты, которые на вступительном экзамене в университет показали себя «не очень успевающими в какой-либо части наук» – а таких, по мнению Совета, было подавляющее большинство – должны были перед первым курсом выслушать еще и курс «вспомогательных» наук, составлявший, тем самым, дополнительный, четвертый год обучения в университете. Его предметы совпадали с набором дисциплин на вступительном экзамене: «Чистая Математика, Логика и нравственность, Всемирная и Отечественная история, Всеобщая и Российская География, Главные основания Натуральной истории и Физики».[1159] Задачей курса «вспомогательных наук» было максимально подготовить студентов к слушанию профессорских лекций, восполняя пробелы гимназического или домашнего образования. Студенты, естественно, мечтали миновать этот дополнительный год, и некоторым это удавалось. Так, H. Н. Мурзакевич, поступивший в Московский университет в 1825 г., вспоминал: «Из внимания к знанию греческого и латинского языка и других предметов, я не токмо принят в студенты, но и допущен, мимо приготовительного отделения, прямо слушать лекции ординарных профессоров. Следовательно, вместо 4 лет пробуду в университете 3 года».[1160]

Лишь после окончания первого курса студенты имели право приступить к следующему курсу, состоявшему уже из предметов выбранного ими факультета.

Наглядным проявлением отмены прежней «свободы обучения» явилось введение «табели», т. е. ведомости, которую в начале учебного года получал студент и где были отмечены профессора, «слушание которых делалось для снабженного табелью обязательным».[1161] Например, поступивший на нравственно-политический факультет в 1822 г. А. Д. Галахов вспоминал, что в его табели, как и полагалось на первом курсе, значились обязательные предметы общего характера: «По табели, выданной юристам на учебный 1822–1823 год, в общий курс вошли следующие предметы: теория русского права, геометрия и тригонометрия, начала русского стиля, география, хронология, геральдика и нумизматика, логика, языки латинский и французский. Вместо последнего языка дозволялось по произволу выбирать немецкии или англииский»[1162].

Как уже упоминалось, формой контроля за тем, насколько студенты усвоили предметы своего курса, был определен экзамен, и в этом также заключалось существенное отличие учебы в российских университетах с конца 1810-х гг. от положений Устава 1804 г. и, соответственно, от традиций немецких университетов.

Согласно § 118 Устава 1804 г. ежегодный экзамен был предусмотрен только для казеннокоштных студентов. Он происходил на торжественном акте в конце июня – начале июля и как бы служил публичным отчетом университета об успехах воспитанников, обучаемых за государственный счет. Своекоштных студентов такой экзамен по самому своему замыслу касаться не мог, хотя некоторые из них и принимали в нем участие. Д. Н. Свербеев вспоминал, что «в 1815 году по окончании лекций я долго оставался в городе, почитая обязанностью ждать публичного университетского экзамена», однако же тот «был совершенно бесполезен; из весьма небольшой кучки студентов спрашивали немногих и не по всем кафедрам».[1163]