Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Еще одним элементом, от которого университеты избавлялись в эпоху Просвещения, но который был перенесен в Московский университет немецкими профессорами, являлось обязательное чтение лекций на латинском языке, трактовавшемся как «главная цель учреждения университета и основание всех наук».[685] И хотя профессор Поповский еще осенью 1758 г. предложил, чтобы лекции по философии читались на русском языке, отстаивая положение (вполне созвучное европейским просветителям, уделявшим большое внимание развитию национальных литератур и языка науки), что «нет такой мысли, кою бы по российски изъяснить было не возможно»,[686] но в результате чтение лекций в Московском университете на русском языке было разрешено только в конце 1767 г., для чего потребовалось вмешательство самой Екатерины II, к которой с такой просьбой обратился директор M. М. Херасков.[687]

Наконец, с течением времени менялся в сторону «архаизации» и статус ученых степеней, употреблявшихся в Московском университете. Степень магистра на философском факультете получила тот же характер высшей факультетской степени, что и в средневековых немецких ученых корпорациях. Для ее получения в университете была введена формальная процедура (сдача экзамена, представление диссертации), прохождение которой рассматривалось как условие допуска молодого преподавателя к чтению самостоятельного курса лекций на философском факультете.[688] Характерно, что один из первых магистров, Д. С. Аничков, в 1762 г. (т. е. еще в эпоху Шувалова) получил свое звание без всякой диссертации, когда, окончив курс учебы, начал читать лекции по математике. Однако в 1769 г. он должен был все-таки представить диссертацию, претендуя на должность профессора, а уже в 1780-е гг. А. М. Брянцев и М. И. Панкевич получали степень магистра одновременно с правом чтения университетских лекций после защиты требуемой диссертации. Неслучайно, что тогда же, с 1760-х гг. для обозначения выпускников университета, еще не прошедших процедуру получения степени магистра и преподающих ученикам гимназии и студентам первого года обучения начальные предметы (например, арифметику), начало использоваться наименование бакалавров.[689]

Если оформление степени магистра философии в Московском университете относилось к самостоятельному «творчеству» университетской Конфереции, и, употребляясь лишь внутри университета, как бы не нуждалось в подкреплении на законодательном уровне, то на высших факультетах – юридическом и медицинском для оформления ученой степени, а именно доктора, требовалось ее признание государством. Степень доктора медицины давала право на медицинскую практику в России, а степень доктора прав должна была использоваться на государственной службе, например в Сенате. Не добившись введения этих степеней в университетских проектах 1760-х гг., Московский университет в последующем вновь пытался учредить их на высших факультетах: это требование, например, звучало в записке, представленной в 1778 г. куратором И. И. Мелиссино.[690] Наконец, по указу Екатерины II от 29 сентября 1791 г. университет добился права присваивать степень доктора медицины[691]. В коллекции рукописей, относящихся к истории Московского университета и хранящихся в Научной библиотеке МГХ находится документ об аналогичной просьбе и в отношении степени доктора прав. В феврале 1792 г., т. е. вскоре после получения в университете указа, разрешавшего производство в доктора медицины, члены профессорской Конференции обратились с доношением в Сенат, в котором указывали, что поскольку «успехи учившихся юриспруденции на самом деле доказали великую пользу сей науки» и «многие из университетских питомцев, упражнявшихся в оной, заняли публичные места, и с похвалою отправляют препорученные им должности», то, с целью «поравнять в достоинстве все свои факультеты», университет просит предоставить ему право производить в степень доктора по юридическому факультету.[692] Однако Сенат отказал Московскому университету. Таким образом, окончательное установление ученых степеней в российских университетах было отложено до начала XIX в., когда их специфика по отношению к более современным немецким университетам станет еще более очевидной.