Ромул

Вдруг Перпена споткнулся. Он успел сделать быстрый шаг в сторону, потянул лодыжку, но всё-таки устоял. Комья земли с колючей стернёй ложились под ноги как-то неправильно, и он решил сначала, что его старается повалить какой-нибудь враждебный бог, потом понял, в чём дело, и испугался ещё сильнее. Они дошли до гребня холма, теперь перевес будет у этрусков.

Все римляне заметили смертельную опасность. На пару минут войско остановилось, и над плоской вершиной отчаянно скрестились мечи и копья. Но удержаться не удалось. Взвыли трубы, этруски навалились и снова столкнули их с места, а склон с этой стороны был круче, и устоять на нём было ещё тяжелей.

Перпена пока что не получил ни царапины, хотя вокруг многие были ранены и обливались кровью. Но растянутая лодыжка болела, и он понимал, что бежать не сможет. Ну что ж, значит, это судьба. Он пережил разгром родного города лишь для того, чтобы погибнуть в стычке даже не войск, а вспомогательных отрядов, в войне каких-то жалких безвестных посёлков. Второй битве суждено было стать для него последней. Но оставался ещё долг перед предками и родичами. Раз нельзя убежать, следовало по крайней мере встретить смерть достойно, чтобы враги увидели, что оружие и щит при нём, а все раны спереди, и похоронить его с почётом.

Перпена медленно пятился, закрывшись щитом и выставив меч. Но враги куда-то пропали, впервые с начала боя никто не пытался обезоружить его и заколоть. Можно было опустить щит и оглядеться. Он увидел, что с обеих сторон римский строй распался, воины первого ряда развернулись и бегут, а сам он из-за растянутой мышцы оказался во главе небольшого клина, который один устоял из разбежавшегося войска. За спиной у него собралось десятка два спокойных, разумных ветеранов, людей рассудительных, которые понимали, что даже в проигранной битве нет ничего опаснее, чем беспорядочное бегство.

Поскольку конница в сражении не участвовала, вся этрусская пехота была занята преследованием беглецов, и пока никто не отвлёкся на последнюю не сломленную кучку римлян. Но они были открыты с тыла для неизбежного удара врагов. Перпена думал, не осталось ли всё же хоть какой-нибудь надежды, когда его окликнули из задних рядов:

   — Эй, ты ведь тот бродяга с севера? Не иначе, бывал уже в таких переделках. Я не убегу, только скажи, что делать дальше.

Перпена искал, кто бы им распорядился, а оказывается, остальные сами ждали от него указаний. Спасти он их не мог, но по крайней мере мог показать, как встретить конец с достоинством.

   — Кто хочет, пусть бежит, — крикнул он. — Я не могу, растянул ногу. Но всё равно спасения нет, за спиной враги, поэтому давайте сражаться до последнего. Если прикроете меня с тыла, может, ещё убьём пару этрусков, пока они нас не прикончили.

Перпена с трудом зашагал на гребень холма, и человек двадцать римлян, помешкав, двинулись следом. Сражение шло уже далеко позади. Воины не спеша выбрали из разбросанного вокруг оружия крепкие копья и уселись в кружок спинами друг к другу.

Перпена с удовольствием отметил, что вполне спокоен. Он подавал пример закалённым ветеранам; жаль, что враги не знают его имени, и нет родичей, чтобы сохранить о нём память — ведь именно о таком подвиге слагаются песни. Может быть, про его подвиг узнают в Нижнем мире, и, спустившись туда, он будет встречен героями древности? Он оглядел пустынное поле в поисках дочерей Небесного отца, тех, что выбирают павших; им как раз было время здесь трудиться.

Вон та ворона может оказаться одной из них; если подлетит поближе, надо назвать ей своё имя, родословную и напомнить, что он одолел не одного врага. Но ворона по-прежнему клевала свежий труп и не приближалась к кучке живых; птица из тех, по которым гадают, причём справа, со счастливой стороны. Доброе знамение, хотя совершенно непонятно, что оно могло в таких обстоятельствах предвещать.

   — Погони уже не видно, — бодро заметил кто-то. — Если держаться на северном склоне, издали нас могут не заметить, и мы ещё уйдём невредимыми.

   — Это ведь прямая дорога на Вей? Там нас не станут искать. Сколько нас? Двадцать четыре? Можем успеть раньше их войска и захватить город. — Перпена тоже говорил весело. Когда знаешь, что скоро умрёшь, ничего особенно не заботит и не печалит.

Надежды не оставалось, но почему-то идти вперёд представлялось более смелым и благородным, чем сидеть на месте. За холмом они скоро миновали трупы, оставшиеся после первой схватки, и приободрились, ступив на чистую, несмятую траву.

Всего в нескольких милях от них был город Вей, а в нём, конечно, гарнизон. Скоро их окружат и перебьют, а если этруски понесли большие потери, могут захватить живьём и сначала ещё помучить. Перпена решил снова встать в первый ряд и не особенно защищаться, пусть его лучше проткнут копьём, пока не сошлись вплотную.

Римляне шагали больше часа и подошли, должно быть, уже близко к городу, когда замыкающий поднял тревогу. Перпена обернулся и отдал приказ — отряд уже беспрекословно ему подчинялся: