Ромул

   — Стройтесь поперёк дороги в четыре ряда по шестеро, как можно плотнее. Бегство не спасёт. Копья вверх, бейте не лошадей, а всадников. Но откуда они взялись? В поле не было никакой этрусской конницы.

На них нёсся отряд вооружённых всадников, на позолоченном древке развевался воинский знак из крашеной шерсти, звенела труба. Римляне ответили боевым кличем, рыдающим волчьим воем.

Вдруг всадники осадили лошадей и, подняв облако пыли, остановились. Один шагом выехал вперёд.

   — Ого, — воскликнул он, — так вы правда римляне! Я думал, этруски пытаются спасти свою шкуру, перевирают наш боевой клич. Что вы здесь делаете? Идёте на Вей? Вроде у нас было только два войска. Откуда вы взялись, кто главный?

Воины наперебой начали рассказывать о своих приключениях. Молодой аристократ остановил их:

   — Я понял: значит, Перпена, ими командуешь ты, хотя царь не давал тебе полномочий? Что ж, боевые заслуги делают тебя моим равным. Я Эмилий, один из начальников конницы, сейчас дам тебе лошадь и поедем к царю докладывать. Это славный поступок. Меня послали проверить, что осталось от камерийских колонистов после разгрома. Миля за милей видел римлян, позорно заколотых в спину, и вдруг двадцать ветеранов мужественно идут одни штурмовать Вей! Воистину, это подвиг. Но если бы царь Ромул не разбил их главное войско, вас бы давно клевало воронье; вы не просто храбрецы, но и любимцы богов!

Эмилий не пытался скрыть восхищения. Но лучшей наградой было то, как он велел какому-то хмурому аристократу спешиться и отдать Перпене коня.

Главное войско римлян стояло у ворот Вей. Ворота были распахнуты и увешаны в знак мира оливковыми ветвями. Этруски-советники выносили сундуки с выкупом, а простой народ, италики тащили бурдюки с вином и торговались с теми из римлян, у кого нашлось немного серебра. Перпена понял: в тот самый час, когда колонисты терпели поражение, царь Ромул разбил врагов наголову. Рассказывали, что царь с одной только личной охраной разгромил целый отряд пехоты, чуть ли не четырнадцать сотен. Этруски испугались, что не выдержат штурма, и предложили мир. Они платили выкуп, отдавали бесценные солеварни в устье реки, готовы были дать что угодно, лишь бы римляне со своим всепобеждающим царём убрались восвояси, а Вей остались бы свободны и независимы, пусть даже лишившись богатства и многих воинов.

Победоносное этрусское войско с отбитыми у колонистов трофеями как раз входило в западные ворота — слишком поздно, чтобы спасти город.

Царь Ромул восседал на своём знаменитом табурете из слоновой кости под пурпурным балдахином. Он явно вымотался до предела — в летах, почти старик, а весь день рубился, словно мальчишка в первой битве. Но зато он был и на пределе блаженства, захмелел от радости, как от вина. Ещё одна добрая весть переполнила чашу царского благодушия. Улыбаясь во весь рот, Ромул обнял Перпену.

   — Только мерзкое поведение колонистов портило этот прекрасный день; герой, ты загладил позор своим подвигом! Люди забудут, что мои воины побежали от первого же натиска, а запомнят вместо этого, что когда всё было потеряно, кучка храбрых римлян бросила вызов целому вражескому войску. И это твоя заслуга. Твои товарищи — храбрецы, я награжу их, но без тебя они бы разбежались. И хорошо, что ты из моих старых целеров, пусть все видят, как я умею выбирать отличных воинов. До чего я же рад! Надо и тебя осчастливить. Само собой, ты должен перебраться в Рим с женой и со всем хозяйством. Дам тебе хороший дом на Палатине и двойной надел. Если этого мало, бери под начало солеварни — их устроили этруски, только этруск там и разберётся. И самое главное: будешь сенатором. Мне пришло в голову, вот прямо сейчас, что к сотне латинян и сотне сабинян стоит добавить сто человек из трибы луцеров. Сотню порядочных луцеров набрать нелегко, но уж ты точно заслужил эту должность. Что ещё я могу для тебя сделать? Ничего? Тогда поезжай домой собирать вещи. Коня оставь себе; всё равно он мой, а нашим гордым юным всадникам не повредит, если кто-то для разнообразия пройдётся по Риму пешком. Ну, убирайся, а то я отдам тебе полцарства и начну завидовать!

Вибенна обрадовалась хорошему известию. Она даже выдавила улыбку, первую, которую видел муж:

   — Хорошо будет уехать из этого злосчастного города, где все помнят, что меня забрали в жёны насильно, как военную добычу. Римляне, может быть, решат, что я настоящая матрона и мужа мне выбрали родители. Вообще я слышала, что в Риме женщинам хорошо живётся. И место там здоровое, лучше, чем здесь; во мне начал расти твой ребёнок — может быть, там он выживет. Трое малюток у меня умерли в колыбели, вот бы посмотреть, как он станет ползать. Удивился? Мужчины всегда удивляются таким новостям, но это правда, и я не знаю, так ли уж тебя не люблю.

Первый раз она говорила с ним по-этрусски.