Роман с Постскриптумом

Мне и вправду было очень любопытно узнать причины, по которым так много раз женился Ромашин. Почему разводился? Ведь он никакой не развратник, не б…н, как обычно говорят женщины, а шесть раз женат! Причем последний раз — почти на внучке. Он на эти мои вопросы всегда отвечал по-разному, «творчески», так сказать. Я его даже иной раз в плутовстве уличала. Но на некоторые мои вопросы отвечал твердо и убежденно.

Так, по поводу своих многочисленных браков, любил цитировать свою маму: «Толя, ты честный человек! Полюбил — женись!»

А говоря о разводах, жаловался даже не на измены, а на скуку:

— При всей моей любви к женщине — ну, ты понимаешь, с ними мало о чем можно поговорить. Фактически это бессмысленное занятие, потому что все, что она может сказать или сделать, ты уже знаешь наперед. Если про нее или за нее не нафантазировать, то быстро заскучаешь. Вот ты первая и единственная, с которой нескучно, а ведь мне много лет! Понимаешь, МОЗГ — ЭТО ЭРОГЕННАЯ ЗОНА МУЖЧИНЫ!

Это потрясающее открытие меня поразило много лет назад, после смерти Анатолия Владимировича. И подтверждение этому я нечаянно получила от известного московского парикмахера — стилиста, как они себя называют.

Врожденный вкус, которым он обладал, фантазия, тяга к развитию и творчеству привели его в Москву из глубокой-глубокой провинции.

Когда я увидела его впервые, он был похож на римского патриция на форуме: его белокурые, коротко стриженные волосы были уложены мягкими волнами. Прямо как у Калигулы. Одет в светлую тунику, подпоясанную тонким шнуром, а на бритых ногах красовались сандалии с кожаными ремнями и золотистыми пряжками, застегивающимися под коленом. Такие сандалии не продавались. И Костя сказал, что они с другом это сами создали.

У меня было ощущение, что я попала на съемочную площадку. Свет везде был приглушенный, и звучала такая же приглушенная музыка. Словом, понятно: стилистическая магия с фантазией. И, в общем-то, без слов она объясняла сразу, что этот белокурый красавец навеки потерян для женской любви.

Отношения наши сложились легко, и он многое о себе рассказывал. Он подолгу меня причесывал. И когда я однажды посетовала, почему так долго, он сказал:

— Я могу вам сделать то же самое очень быстро, но мне с вами интересно общаться.

Мне нравилось, как он работал, и, надо сказать, что никто и никогда не мог повторить с моими волосами то, что делал этот Костя из провинции.

Придя как-то вновь, я увидела его в очередном шедевре. На нем была юбка из прикроватного настенного коврика. Такие коврики с оленями, лесом и бахромой в далекие, затертые годы висели во многих коммуналках, общежитиях, да и квартирах. Это были советские «гобелены». Потом их, конечно, выбросили, как символ безвкусицы и провинциальности. Но, увидев это произведение соц-арта на Косте, я просто не могла скрыть восторга.

Когда в жизнь Ромашина вошла 17-летняя Юля, наше дружеское общение прекратилось

— Костя, передай аплодисменты тому, кто это придумал и сшил, — сказала я.

— Нина, ой, спасибочки, это же я сделал. Кто еще такое придумает?

— А я думала, что жена. У тебя же кольцо на руке. Кстати, ты женат?

— Как же, женишься тут! — ответил он, как в анекдоте. — Они же все достойны! А чего достойны? Считает, ноги раздвинула — вот и достойна. А у самой — ничего за душой. И тупая еще! Современные девушки заточены только на твой кошелек, а мне бизнес разворачивать надо. К тому же скучно с ними. Вот вы мне недавно свой сон рассказали, я как кино посмотрел — интересно. А они даже соврать интересно не могут. Скучные, тоскливые. Я даже прошу: «Ну придумай что-нибудь, ну соври, в конце концов!» «А че соврать-то?» — отвечает. Ну тупые! Врут только про деньги, и то — нескладно.

Этим гневным монологом Костя вынес приговор своим ровесницам.

Я понимала, что его творческая натура жаждет развития, что он ищет кого-то, кто может дать ему новые знания, новый опыт, подскажет что-нибудь, посоветует. Одним словом, поспособствует его духовному, творческому и человеческому росту.

И, не получая этого от женщин, он предпочел однополую любовь, тот мир, где бушуют страсти, выстраиваются ролевые игры, бурлит фантазия. Ведь они там дают себе новые имена: Махмуд в этом, новом, мире — Марсель, а Ваня — Жан. Это их будоражит, сообщая скучной повседневности определенную необычность. Они таким образом преодолевают скучность — то, о чем много лет назад говорил еще Анатолий Ромашин.

Но только Анатолий Владимирович был мужчиной, стремившимся преобразить женский мир вокруг себя, повлиять и поспособствовать росту женщины. Он, как Пигмалион, надеялся вырастить себе Галатею, которой можно будет всегда восхищаться и вдохновляться.

Когда он женился в последний раз на молодой девушке, видимо, это была его последняя попытка взрастить для себя идеал. Я не знаю, насколько она удалась, потому что когда в жизнь Анатолия Владимировича, который не мог жить без чувства влюбленности, вошла семнадцатилетняя Юля, наше дружеское общение прекратилось.

***