Роковое совпадение

— Кажется. Представь, как он воспримет то, что любимый пес умер, потому что сам Натаниэль нарушил правила и поступил так, как не должен был поступать? — Он закрывает антифриз крышкой и ставит повыше на полку. — Я хочу, чтобы он вновь почувствовал себя обычным ребенком. И если бы Натаниэль сделал такое три недели назад — клянусь, я бы его наказал!

Я не могу следовать его логике, поэтому глотаю свой ответ, разворачиваюсь и выхожу из сарая.

Продолжая злиться на Калеба, я приезжаю в полицейский участок и застаю спящего за письменным столом Патрика. Я громко хлопаю дверью кабинета, и он едва не падает со стула. Потом морщится и касается рукой головы.

— Я просто счастлива видеть, как вы, слуги закона, отрабатываете деньги налогоплательщиков, — сварливо говорю я. — Где распечатка для опознания?

— Я как раз над этим работаю, — отвечает Патрик.

— О да, я вижу, как ты напрягаешься!

Патрик встает и хмуро смотрит на меня:

— Кто наплевал тебе в кофе?

— Прости. Просто дома счастье бьет через край. Не сомневайся, я вспомню о хороших манерах, когда ты найдешь повод засадить Шишинского за решетку.

— Как там Калеб?

— Отлично.

— Совсем не похоже, что отлично…

— Патрик, я приехала потому, что должна знать: дело сдвинулось с мертвой точки. Что что‑то делается. Пожалуйста, покажи мне…

Он кивает и берет меня за руку. Мы идем по коридорам, по которым мне в полицейском участке Биддефорда еще не доводилось ходить, и наконец оказываемся в глубине здания, в комнатке не больше чулана. Свет здесь выключен, экран компьютера мерцает зеленым, а за клавиатурой сидит прыщавый юноша с горстью чипсов.

— Парень… — приветствует он Патрика.

Я тоже поворачиваюсь к Патрику:

— Ты шутишь?

— Нина, это Эмилио, он помогает нам с распечатками. Он компьютерный гений.

Патрик слоняется над Эмилио и нажимает клавишу. На экране появляются десять фотографий. Одна из них — отца Шишинского.

Я наклоняюсь, чтобы лучше видеть. Ни в глазах священника, ни в его легкой улыбке нет и намека на то, что он способен на подобную гадость. Половина людей на снимках одета в ризы священников, вторая половина — в стандартные комбинезоны местной тюрьмы. Патрик пожимает плечами.

— Я нашел снимок Шишинского только в пасторском воротничке. Поэтому пришлось преступников тоже нарядить священниками. В этом случае позже, после того как Натаниэль назовет обидчика, не возникнет никаких вопросов.

Он говорит это так, как будто вопросы обязательно возникнут. За это я его и обожаю. Мы наблюдаем, как Эмилио накладывает воротничок на снимок головореза с пропитым лицом.

— Есть минутка? — спрашивает Патрик и, когда я киваю, выводит меня из этого импровизированного кабинета через боковую дверь во двор.

Там стоит стол для пикника, висит бейсбольное кольцо, а вокруг высокий забор из сетки–рабицы.

— Ладно, — говорю я, — что случилось?

— Ничего.

— Если ничего не случилось, мы могли бы поговорить и в присутствии твоего хакера.

Патрик садится на скамью перед столом для пикника.

— Речь идет об опознании.

— Я так и поняла.

— Прекрати!

Патрик ждет, пока я усядусь, потом смотрит мне в глаза. Этот долгий пристальный взгляд… Именно эти глаза — первое, что я увидела, когда пришла в себя после того, как Патрик попал мне в голову бейсбольным мячом во время матча Малой лиги. Именно эти глаза служили мне опорой, когда в шестнадцать я ехала на подъемнике на Сахарную Голову, хотя очень боюсь высоты. Почти всю мою жизнь они убеждали меня, что я поступаю правильно в те мгновения, когда я не в силах была отвечать.

— Ты должна кое‑что понять, Нина, — говорит Патрик. — Даже если Натаниэль укажет на фотографию Шишинского… это не очень убедительный аргумент. Пятилетний ребенок не может в полной мере понять процедуру опознания. Он может указать на любое знакомое лицо. Он может указать на кого угодно, только чтобы мы оставили его в покое.

— Неужели ты думаешь, что я этого не знаю?

— Ты думаешь только об одном: как добиться обвинительного приговора. Мы не можем заставить его пройти процедуру опознания только потому, что ты хочешь, чтобы дело двигалось быстрее. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Через неделю Натаниэль, возможно, заговорит. Может, даже завтра. В итоге он сможет назвать имя преступника, а это будет уже более весомым обвинением.

Я подаюсь вперед и хватаюсь за голову:

— А что прикажешь делать мне? Позволить ему выступить в качестве свидетеля?

— Так работает система.

— Только не в том случае, когда пострадавший — мой сын, — отрезаю я.

Патрик касается моей руки.

— Нина, без показаний Натаниэля против Шишинского у нас не будет дела. — Он качает головой, уверенный, что мне даже в голову эта мысль не приходила.

Но я еще никогда в жизни не была так уверена. Я пойду на все, чтобы уберечь сына от дачи свидетельских показаний.

— Ты прав, — отвечаю я Патрику. — Именно поэтому я рассчитываю на тебя. Ты поможешь мне заставить священника во всем признаться.