Учительница сочувственно улыбается.
— Водичка всегда просится наружу, — говорит она, заводит Патрика в класс, где к ним поворачиваются пятнадцать крошечным мордашек, и вручает ему большой синий ящик от «Раббермейд». — Понятия не имею, что там, но желаю удачи.
Через несколько минут Патрик уже прячется в котельной — первом попавшемся месте, где его никто не побеспокоит. Он стоит по колено в старой одежде. Тут лежат вещи, которым уже лет по тридцать, туфли со стертыми подошвами, детские зимние комбинезоны. Он находит семь пар трусов — три пары розовых, с изображением Барби. Разложив оставшиеся четыре на полу, он достает из кармана сотовый и набирает номер Нины.
— Как они выглядят? — спрашивает он, когда снимает трубку. — Трусы.
— Что там за гул? Ты где?
— В церковной котельной, — шепчет Патрик.
— Сегодня? Сейчас? Ты серьезно?
Патрик нетерпеливо тычет пальцем в перчатке в трусы.
— К делу. У меня есть трусы с роботами, еще с грузовиками, две оставшиеся пары просто белые с синей каемкой. Ничего не узнаешь?
— Нет. У него были широкие трусики, «боксерки». С бейсбольными рукавицами на них.
Он не может себе представить, как она помнит такие мелочи. Сам Патрик даже не мог бы сказать, какое белье надел сегодня.
— Нина, здесь нет ничего похожего.
— Они должны быть там!
— Если он их сохранил, в чем мы не уверены, они, скорее всего, спрятаны у него в квартире.
— Как трофей, — добавляет Нина, и от ее грустного голоса Патрику становится больно.
— Если они там, мы обязательно найдем их, когда придем с ордером на обыск, — обещает он. Свои истинные мысли он не озвучивает, но сами по себе трусы ничего не доказывают. Существует тысячи объяснений подобного рода уликам; вполне вероятно, он знает их все.
— Ты разговаривал…
— Пока нет.
— Ты же мне позвонишь, да? После вашего разговора?
— А ты как думаешь? — отвечает Патрик и вешает трубку.
Он наклоняется, чтобы сложить разбросанные вещи назад в коробку, и замечает что‑то пестрое в нише за паровым котлом. Согнувшись, он протягивает руку, но достать это «что‑то» не может. Патрик оглядывается, находит кочергу и засовывает ее за котел. Он цепляет предмет за уголок — возможно, это бумага? — и подтягивает поближе, чтобы суметь ухватить.
Бейсбольные рукавицы. Стопроцентный хлопок. «Гэп», размер XXS.
Он достает из кармана коричневый бумажный пакет. Рукой в перчатке разворачивает трусики. Сзади слева, чуть в стороне от центра, засохшее пятно.
В узкой котельной, прямо под алтарем, где отец Шишинский в этот момент читает вслух Библию, Патрик склоняет голову и молится, чтобы в такой печальной ситуации, как эта, обнаружился проблеск чистого везения.
Калебу этот смех напоминает крошечное землетрясение, сотрясающее грудную клетку Натаниэля. Он еще плотнее прижимает ухо к груди сына. Натаниэль лежит на полу, Калеб — рядом.
— Скажи еще раз, — требует Калеб.
Голос у Натаниэля писклявый, слоги нанизываются на ниточку. Его горлу придется еще раз учиться держать слово, баюкать его каждой мышцей, взвешивать на языке. Сейчас для него все в новинку. Сейчас это трудная работа.
Калеб не в силах удержаться и сжимает руку Натаниэля, когда звук, резкий и осторожный, с трудом вырывается наружу:
— Папа.
Калеб улыбается так, что рот расползается от уха до уха. Он слышит чудо, рождающееся в легких сына!
— Еще разок, — просит Калеб и прижимает ухо, чтобы лучше слышать.
Воспоминание: я по всему дому ищу ключи от машины и уже опаздываю и в садик, и на работу. Натаниэль в куртке и сапожках ждет меня.
— Думай! — говорю я себе и поворачиваюсь к сыну. — Ты не видел мои ключи?
— Они вон там, — отвечает он.
— Где там?
У него вырывается смех.
— Я заставил тебя сказать «где там?»
Я смеюсь вместе с сыном, забыв, что искала.
Через два часа Патрик в очередной раз входит в церковь Святой Анны. На этот раз здесь безлюдно. Отбрасывая тени, мерцают свечи; клубы пыли танцуют в свете, который просачивается через витражи. Патрик сразу направляется вниз по лестнице в кабинет отца Шишинского. Дверь широко открыта, священник сидит за столом. На секунду Патрик опускается до подглядывания. Потом дважды решительно стучит.
Глен Шишинский, улыбаясь, поднимает голову.
— Нужна помощь? Чем могу?
«Будем надеяться, что сможешь», — думает Патрик и входит в кабинет.
Патрик протягивает отцу Шишинскому через стол в комнате для допросов формуляр с перечислением прав арестованного [5].
— Это стандартная процедура, святой отец. Вы не арестованы, не задержаны… вы добровольно согласились отвечать на вопросы, и закон говорит, что я обязан разъяснить вам ваши права, прежде чем о чем‑либо спрашивать.
Не колеблясь, священник подписывает перечень прав, которые только что зачитал ему Патрик.
— Я с радостью сделаю все, чтобы помочь Натаниэлю.
Шишинский сразу же согласился помочь в расследовании. Согласился сдать кровь, когда Патрик сказал, что полиции необходимо исключить всех, с кем общался Натаниэль. В больнице, наблюдая за забором крови, Патрик недоумевал: неужели можно измерить по крови, текущей в венах этого человека, его уровень заболевания, как измеряются в жидкости уровень гемоглобина и плазма?