Роковое совпадение

— Мне нужно, чтобы ты сел на этот стул. Ты не мог бы сесть? Пожалуйста!

Эли хватает стул и швыряет его в угол. С величайшим терпением Моника поднимает стул и ставит его рядом со своим.

— Эли, мне нужно, чтобы ты ненадолго сел на этот стул, а потом мы пойдем к маме.

— Я сейчас хочу к маме. Не хочу здесь оставаться. — Но на стул он все‑таки садится.

Моника кивает на радугу:

— Можешь назвать этот цвет, Эли?

— Красный.

— Отлично! А этот? — Она касается желтой полосы.

Эли закатывает глаза к потолку.

— Красный, — отвечает он.

— Это красный или эта полоска отличается от остальных?

— Хочу к маме! — кричит Эли. — Не хочу с тобой говорить! Ты большая жирная пердуха.

— Хорошо, — ровно продолжает Моника. — Хочешь к маме?

— Нет, я к маме не хочу.

Примерно спустя пять минут Моника прекратила беседу. Она вздернула брови, посмотрела на меня через зеркало и пожала плечами. Миссис Грейди тут же подалась вперед.

— Что дальше? Мы назначим дату слушания?

Я собралась с духом.

— Я не уверена в том, что произошло с вашим сыном, — дипломатично начала я. — Возможно, имело место насилие, поведение мальчика указывает на это. И мне кажется, с вашей стороны было бы мудро присмотреться к отношениям вашего мужа и Эли. Однако мы не можем преследовать его в судебном порядке.

— Но… но вы только что сказали. Было насилие. Какие еще нужны доказательства?

— Вы сами сейчас видели Эли. Он не сможет сидеть в зале суда и отвечать на вопросы.

— Если вы лучше его узнаете…

— Миссис Грейди, дело не только во мне. Эли нужно будет отвечать на вопросы, поставленные адвокатом защиты и судьей, под пристальным взглядом присяжных, сидящих всего в нескольких метрах от него. Вам лучше кого бы то ни было известно, на что способен ваш сын, — вы видите это каждый день. Но, к сожалению, судебная система не срабатывает с людьми, которые не укладываются в ее рамки.

Лицо женщины побелело как полотно.

— А… а как вы поступаете в таких случаях? Как защищаете таких детей, как Эли?

Я повернулась к зеркалу–стеклу, за которым Эли ломал карандаши.

— Мы не в силах их защитить, — призналась я.

Я резко сажусь в кровати, мое сердце неистово бьется. Сон. Это всего лишь сон. Сердце колотится, пот покрывает меня, но в доме тишина.

Калеб лежит на боку, лицом ко мне и ровно дышит. На его лице серебристые дорожки — он плакал во сне. Я касаюсь слезинки пальцем и подношу его к губам.

— Я знаю, — шепчу я и остаток ночи лежу без сна.

С рассветом я забываюсь беспокойным сном, а просыпаюсь от первого зимнего мороза. В Мэн зима приходит рано и меняет весь пейзаж. Мир становится седым и колючим. И может осыпаться, как только на него ступишь.

Калеба и Натаниэля нигде не видно. В доме так пусто, что воздух буквально звенит, когда я одеваюсь и спускаюсь вниз. Мороз крадется через щель под дверью и обвивает мои лодыжки, пока я пью кофе и смотрю на записку на столе: «Мы в сарае».

Я застаю их за перемешиванием извести. Вернее, Калеб мешает, а Натаниэль ползает на коленях на полу, осколками кирпича огораживая спящую на цементном полу собаку.

— Привет, — усмехается Калеб, поднимая голову. — Сегодня мы строим новую каменную стену.

— Я вижу. Натаниэль надел шапку и перчатки? На улице слишком холодно для…

— Они вон там. — Калеб подбородком указывает налево, где лежат голубые флисовые перчатки и шапка.

— Что ж, мне нужно ненадолго уехать.

— Так поезжай. — Калеб протягивает лопату по цементу, перемешивая раствор.

Но мне не хочется уезжать. Я знаю, здесь обойдутся и без меня. Много лет я была в семье основным кормильцем, но в последнее время привыкла к собственному дому и совсем не хочу уезжать.

— Может быть, я…

Меня прерывает крик Калеба, который наклоняется и орет Натаниэлю прямо в лицо:

— Нет!

Натаниэль пугается и чуть не падает, но Калеб успевает схватить его за руку и оттолкнуть.

— Калеб…

— Нельзя трогать антифриз! — не успокаивается Калеб. — Сколько раз я тебя предупреждал? Это яд. Ты можешь отравиться!

Он хватает бутылку с антифризом, который добавляет в раствор, чтобы тот не замерзал при низкой температуре, а потом промокает тряпкой лужу на полу. На тряпке расплывается неестественно зеленое пятно. Пес вертится тут же, но Калеб отталкивает его ногой.

— Пошел вон, Мейсон!

В углу чуть не плачет Натаниэль.

— Иди сюда, — распахиваю я объятия. Он летит в них, и я целую его в макушку. — Может, пойдешь в комнату и выберешь себе игрушку, пока папа работает?

Натаниэль выбегает из сарая, за ним спешит Мейсон. Он достаточно умен, чтобы понимать, что их помиловали. Калеб недоверчиво качает головой:

— Хотела подорвать мой авторитет, Нина? Тебе это удалось!

— Я не подрывала твой авторитет. Я… Посмотри на сына, Калеб, ты до смерти его напугал! Он поступил так не нарочно.

— Неважно. Ему было сказано не трогать, а он не послушался.

— Тебе не кажется, что в последнее время он и так многое пережил?

Калеб вытирает руки полотенцем.