Роковое совпадение

— Нет, к сожалению. Понятно, что слово «отец» можно толковать по–разному. И, руководствуясь этой же логикой, в стране полным–полно священников. — Он серьезно смотрит на меня. — Ты же сама прокурор. И понимаешь, что в этом деле нельзя допустить очередную ошибку.

— Господи, Патрик, ему всего пять лет. Он жестом показал «священник». Шишинский единственный знакомый ему священник. И единственный, с кем он регулярно контактировал. Иди и спроси Натаниэля, кого он имел в виду.

— Нина, в суде это не пройдет.

Внезапно я понимаю, что Патрик приехал не только ради Натаниэля, но и ради меня. Чтобы напомнить, что я не только должна вести себя как мать, но и думать как прокурор. Мы не можем назвать подозреваемого вместо Натаниэля, он сам должен это сделать. В противном случае не будет никакого обвинительного приговора.

У меня пересыхает во рту.

— Он пока не готов разговаривать.

Патрик протягивает мне руку:

— Тогда давай посмотрим, что он готов рассказать нам сегодня.

Натаниэль лежит на верхнем ярусе кровати, раскладывает по кучкам старую отцовскую коллекцию бейсбольных карточек. Ему нравится касаться их потрепанных краев, нравится, как они пахнут. Папа говорит, что нужно играть аккуратно, однажды они смогут пригодиться в колледже, но Натаниэлю не до колледжа. Сейчас ему нравится прикасаться к ним, вглядываться в смешные лица и думать о том, что его папа раньше тоже к ним прикасался.

Стук в дверь. В комнату входят мама и Патрик. Не раздумывая ни секунды, Патрик карабкается вверх по лестнице и втискивает все свои метр восемьдесят пять в крошечное пространство между потолком и матрасом. Чем вызывает улыбку у Натаниэля.

— Привет, Кузнечик. — Патрик стучит кулаком по кровати. — А тут уютно. Придется одну подарить мне. — Он садится и делает вид, что ударяется головой о потолок. — Что скажешь? Может, попросить твою маму купить и мне такую кровать?

Натаниэль качает головой и протягивает Патрику карточку.

— Это мне? — спрашивает Патрик, потом читает имя и широко улыбается. — Майк Шмид, молодой игрок. Уверен, твой папа несказанно обрадуется твоей щедрости. — Он кладет карточку в карман, одновременно доставая блокнот и карандаш. — Натаниэль, как думаешь, ты сможешь ответить мне на несколько вопросов?

Опять. Он устал от вопросов. Он устал. Точка. Но Патрик взбирался по лестнице. Натаниэль резко кивает.

Да.

Патрик осторожно касается колена мальчика, настолько осторожно, что от его прикосновения Натаниэль не вздрагивает, хотя в последнее время он постоянно дергается.

— Ты будешь говорить мне правду, Кузнечик? — негромко спрашивает он.

Натаниэль кивает — на этот раз медленнее.

— Папа тебя обижал?

Натаниэль смотрит на Патрика, потом на маму и решительно качает головой. Он чувствует, как что‑то прорвалось внутри и стало легче дышать.

— А кто‑нибудь тебя обижал?

Да.

— Ты знаешь кто?

Да.

Патрик не сводит глаз с Натаниэля. Он не позволяет ему отвернуться, как бы этого ни хотелось.

— Это был мальчик или девочка?

Натаниэль пытается припомнить, как же это сказать. Он смотрит на маму, но Патрик качает головой, и Натаниэль понимает, что сейчас все зависит он него. Он осторожно подносит руку к голове и касается брови, как будто на голове бейсболка.

— Мальчик. — Он слышит, как переводит мама.

— Это взрослый или ребенок?

Натаниэль недоуменно смотрит на него. Он не знает, как это показать.

— Он такой большой, как я, или маленький, как ты?

Рука Натаниэля зависает где‑то между ним и Патриком. Потом медленно опускается посредине.

— Понятно, среднего роста. Ты его знаешь?

Да.

— Можешь назвать кто?

Натаниэль чувствует, как напряглось лицо, как сжались мышцы. Он зажмуривается. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — думает он. — Отпусти меня».

— Патрик, — вмешивается мама и делает шаг вперед.

Но Патрик поднимает руку, и она останавливается.

— Натаниэль, если я покажу тебе несколько фотографий, — он кивает на бейсбольные карточки, — таких, как эти… Как думаешь, ты мог бы узнать того человека?

Руки Натаниэля дрожат над кучками карточек, словно шмели, ищущие место, где бы присесть. Он переводит взгляд с одной карточки на другую. Он не умеет читать, не может разговаривать, но он знает, что у Ролли Фингерса усы подковкой, а Эл Грабоски похож на медвежонка гризли. Если что‑то отложилось у него в памяти, то там и остается, — вопрос только в том, как извлечь эти воспоминания.

Натаниэль смотрит на Патрика и кивает. Это он сможет.

Монике доводилось бывать в жилищах намного хуже, чем съемный номер, в котором она находит Калеба Фроста, — но контраст кажется еще резче, поскольку она знает, в каких условиях он должен жить. Калеб мгновенно распахивает дверь, когда в дверной глазок видит визитера.

— Что‑то с Натаниэлем? — спрашивает он. На его лице читается неприкрытый страх.

— Ничего. Все в порядке. Он сделал очередное заявление. Появился новый подозреваемый.

— Не понимаю.

— Это означает, что с вас, мистер Фрост, снимаются обвинения, — негромко произносит Моника.

Вопросы, словно костер, вспыхивают в мозгу Калеба.

— Кто? — выдавливает он. Слова на вкус как пепел.