Роковое совпадение

— Нет, — одновременно отвечают судья и Квентин.

— Этот ребенок — ваша жизнь? — повторяет Квентин.

— Да.

— Следовательно, вы готовы обменять свою свободу на безопасность сына?

— Разумеется!

— Вы думали об этом, когда приставили пистолет к голове отца Шишинского?

— Конечно думала! — гневно отвечает она.

— Вы думали о том, что единственный способ защитить вашего сына — это выпустить все эти пули отцу Шишинскому в голову…

— Да!

— …убедиться, что он никогда не выйдет живым из зала суда?

— Да!

Квентин откидывается на спинку стула.

— Но вы уверяли нас, миссис Фрост, что в тот момент вообще ни о чем не думали, — говорит он и пристально смотрит на Нину, пока она не опускает глаза.

Когда Фишер встает, чтобы продолжить допрос, я не могу унять дрожь. Как я могла, кто тянул меня за язык? Я обвожу безумным взглядом лица присяжных, но ничего не вижу: по лицам присяжных никогда ничего нельзя понять. Одна женщина едва не плачет. Вторая в углу разгадывает кроссворд.

— Нина, — говорит Фишер, — когда вы в то утро находились в зале суда, вы думали о том, что готовы обменять свою свободу на безопасность Натаниэля?

— Да, — шепчу я.

— Утром в зале суда вы думали о том, что единственный способ остановить тикающие часы — это остановить отца Шишинского?

— Да.

Мы встречаемся взглядами.

— Когда вы в то утро находились в зале суда, вы собирались убить священника?

— Нет, конечно! — отвечаю я.

— Ваша честь, — объявляет Фишер, — защита закончила допрос свидетелей.

Квентин лежит на ужасной кровати в номере с минимальными удобствами и недоумевает, почему же так холодно, если он открутил вентиль отопления почти до двадцати семи градусов. Он натягивает на себя одеяло, щелкает по телевизионным каналам. Викторина «Колесо удачи» и реклама для лысеющих мужчин. С улыбкой Квентин дотрагивается до своей бритой головы.

Он встает и делает шаг к холодильнику, но обнаруживает там только ящик с шестью бутылками пепси–колы и гниющий плод манго, который он не помнит, когда и покупал. Если он собирается ужинать, ужин нужно приготовить. Он со вздохом опускается на кровать, чтобы обуться, и случайно садится на пульт телевизора.

Вновь вспыхивает экран, на этот раз идут новости Си–эн–эн. Диктор с гладким шаром рыжих волос на фоне небольшого снимка Нины Фрост.

— Сегодня днем закончился допрос свидетелей по делу об убийстве священника помощником окружного прокурора, — вещает он. — Заключительное слово стороны будут произносить завтра утром.

Квентин выключает телевизор и завязывает ботинки. Его взгляд падает на телефон у кровати.

После трех гудков он начинает спорить с собой, стоит или не стоит оставлять сообщение. Неожиданно ему в ухо врываются звуки музыки, оглушающий зажигательный рэп.

— Да, — произносит голос, когда звук чуть прикрутили.

— Гидеон, — говорит Квентин, — это я.

Повисает молчание.

— Кто «я»? — уточняет голос, и Квентин не может сдержать улыбку: Гидеон отлично знает, кто звонит. — Если ищешь маму, ее здесь нет. Возможно, я скажу, чтобы она тебе перезвонила, но могу и забыть.

— Гидеон, подожди!

Квентин практически слышит, как трубка, которая уже летела на рычаг, опять прижимается к уху сына.

— Что?

— Я звонил не с Таней поговорить. Я хотел поговорить с тобой.

Они продолжительное время молчат. Потом Гидеон не выдерживает:

— Если позвонил поговорить, у тебя не очень‑то выходит.

— Ты прав. — Квентин потирает виски. — Я просто хотел извиниться. За принудительное лечение, за все остальное. Тогда я искренне верил, что так будет лучше для тебя. — Он собирается с духом. — Я не имел права указывать тебе, как жить, после того как добровольно ушел много лет назад. — Его сын продолжает молчать, и Квентин нервничает: неужели их разъединили, а он и не понял? — Гидеон?

— Ты об этом хотел со мной поговорить? — наконец произносит он.

— Нет. Я позвонил, чтобы пригласить тебя поесть пиццы.

Квентин бросает пульт на кровать и смотрит, как он отскакивает. Секунды, пока он ждет ответа, кажутся вечностью.

— Где? — спрашивает Гидеон.

Вот что самое смешное в жюри присяжных: неважно, насколько они кажутся рассеянными, когда свидетели дают показания, неважно, что кто‑то засыпает в заднем ряду, а кто‑то красит ногти прямо во время перекрестного допроса, — важно, что, как только приходит время действовать, они тут же принимают вызов. Сейчас присяжные не сводят глаз с Квентина, их внимание приковано к его заключительной речи.