Роковое совпадение

– Потому что меня позвал Натаниэль. А после… после насилия он на некоторое время перестал разговаривать. С тех пор как это случилось, я впервые услышал, что он заговорил. Я просто не мог развернуться и уйти.

– Именно в этот момент из-за угла вышел мистер Браун и увидел вас?

– Да.

– Вы с Ниной обсуждали дело?

– Нет.

– Вы когда-либо располагали внутренней информацией по этому делу?

– Нет.

– Она когда-нибудь о чем-то вас просила?

– Нет.

– Вы вообще занимаетесь делом Нины Фрост?

Питер качает головой.

– Мы всегда были друзьями. Но я знаю, в чем заключается моя работа, и свои обязанности как офицера в этом суде. И меньше всего я хочу впутываться в это дело.

– Спасибо, мистер Эберхард.

Фишер садится рядом со мной за стол. Квентин Браун поднимает голову и смотрит на судью:

– Ваша честь, обвинению добавить нечего.

«И не только ему», – думаю я.

Калеб не может отвести от нее глаз, он просто шокирован. Его жена, которая всегда выглядела свежей и одетой с иголочки, сидит в оранжевой робе. Ее волосы напоминают облако вокруг головы, под глазами темные круги. На тыльной стороне ладони у нее порез, а один из шнурков развязан. У Калеба появляется непреодолимое желание опуститься на пол, завязать шнурок на два узла и зарыться головой в ее колени.

Он понимает, что можно ненавидеть человека и одновременно сходить от него с ума.

Фишер перехватывает этот взгляд, возвращая Калеба к исполнению его обязанностей. Если он напортачит, Нине, скорее всего, не позволят вернуться домой. С другой стороны, Фишер предупреждал, что, даже если он будет безупречно выступать в суде, ее все равно могут оставить под арестом в ожидании суда.

Калеб откашливается и представляет, что плывет в океане слов, пытаясь удержать голову над водой.

– После того как вы узнали об изнасиловании, когда Натаниэль вновь заговорил?

– Недели три назад. В тот вечер, когда к нему пришел поговорить детектив Дюшарм.

– С того вечера его речевая способность улучшилась?

– Да, – отвечает Калеб. – Он почти вернулся к своему обычному состоянию.

– Сколько времени проводила с ним мать?

– Больше, чем обычно.

– Каким вам показался Натаниэль?

Калеб на мгновение задумывается.

– Более счастливым, – признается он.

Фишер отходит и становится у Нины за спиной.

– Что изменилось после инцидента в магазине?

– Он впал в истерику. Рыдал так сильно, что не мог дышать, и совсем не разговаривал. – Калеб смотрит Нине в глаза и преподносит ей подарок: – Он постоянно жестом показывал «мама».

Она издает негромкий звук, словно котенок. Калеб теряет дар речи, ему приходится просить Фишера повторить следующий вопрос.

– За минувшую неделю Натаниэль вообще разговаривал?

– Нет, – отвечает Калеб.

– Вы возили Натаниэля к матери?

– Один раз. Для него эта встреча оказалась очень… тяжелой.

– Что вы имеете в виду?

– Он не хотел уходить, – признается Калеб. – Мне пришлось буквально силой его вытаскивать, когда время свидания закончилось.

– Как ваш сын спит по ночам?

– Он не спит, пока я не уложу его в свою постель.

Фишер серьезно кивает:

– Как вы считаете, мистер Фрост, вашему сыну нужна мать?

Квентин Браун тут же вскакивает с места:

– Протестую!

– Это слушание о мере пресечения, поэтому разрешаю этот вопрос, – отвечает судья. – Мистер Фрост?

Калеб видит проплывающие перед ним ответы. Их так много. Какой из них выбрать? Он открывает рот, потом закрывает, чтобы начать сначала.

В это мгновение он замечает Нину. У нее лихорадочным блеском горят глаза, и Калеб пытается вспомнить, почему этот взгляд кажется ему таким знакомым. Потом его осеняет: именно так она смотрела несколько недель назад, когда пыталась убедить молчаливого Натаниэля, что он просто должен говорить от всего сердца, что любое слово лучше, чем молчание.

– Мы оба хотим, чтобы она вернулась, – наконец находит он правильный ответ.

На середине свидетельских показаний доктора Робишо я понимаю, что именно на таком заседании мы бы присутствовали, чтобы осудить священника, если бы я его не убила. Информация, которую предоставляет врач, крутится вокруг растления Натаниэля и последствий этого преступления. Психиатр посвящает суд в подробности своего знакомства с Натаниэлем, в оценку сексуального насилия и результаты сеансов психотерапии. Рассказывает, как он использовал язык жестов.

– Натаниэль достиг той стадии, что вновь стал говорить? – спрашивает Фишер.

– Да, после того как в устной форме раскрыл детективу Дюшарму имя обидчика.

– И с тех пор, насколько вам известно, он нормально разговаривал?

Психиатр кивает:

– Все лучше и лучше.

– Вы видели мальчика на прошлой неделе, доктор?

– Да. Мне позвонил его отец. В пятницу вечером. Он был очень расстроен. Натаниэль опять перестал разговаривать. Когда я увидела ребенка в понедельник утром, его состояние значительно ухудшилось. Он был замкнут, не шел на контакт. Я даже не могла заставить его общаться жестами.

– На ваш профессиональный взгляд, разлука матери с ребенком станет для Натаниэля психологической травмой?

– Безусловно, – отвечает доктор Робишо. – И чем дольше длится разлука, тем непоправимее вред.