Роковое совпадение

Я сижу, скрестив ноги на пожухлой траве. Адриенна присаживается рядом и курит, потом кладет руки мне на голову. Когда она выйдет отсюда, то станет косметологом. Ногтем она проводит от моего виска к затылку, разделяя волосы.

– Никаких хвостиков, – велю я.

– Не обижай меня. – Она разделяет волосы еще раз, параллельно первой пряди и начинает плести тугие косы. – У тебя такие красивые волосы.

– Спасибо.

– Это не комплимент, милая. Посмотри на них… как они скользят между моих пальцев…

Она тянет и дергает, несколько раз я даже морщусь. Если бы разобрать спутанные мысли в моей голове было так же легко! Дым от ее тлеющей сигареты всего в паре сантиметров от меня, он поднимается над моим плечом и опускается на баскетбольную площадку.

– Готово! – говорит Адриенна. – Разве не красотка?!

Разумеется, я не вижу. Прикасаюсь руками к узелкам и гребням, которыми на моей голове уложены волосы, а потом, просто из подлости, начинаю расплетать всю кропотливую работу Адриенны. Она пожимает плечами и садится рядом.

– Ты всегда хотела быть адвокатом?

– Нет. – А кто хочет? Разве дети считают профессию юриста шикарной? – Я хотела стать дрессировщиком львов в цирке.

– Еще бы! Расшитые блестками костюмы – это что-то!

Для меня дело было не в наряде. Мне нравилось, как Гюнтер Гебель-Уильямс входит в клетку с дикими зверями и заставляет их думать, что они домашние кошки. В этом, насколько я понимаю, моя сегодняшняя профессия недалеко ушла.

– А ты?

– Мой папа хотел, чтобы я стала центральным нападающим в «Чикаго Буллс». Я же склонялась к девушкам из Лас-Вегаса.

– А что твой папа говорит сейчас?

Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками.

– Как по мне, лежа в двух метрах под землей, много не поговоришь.

– Прости.

Адриенна поднимает голову:

– Брось!

Но она уже мыслями где-то далеко, и, к своему удивлению, я ловлю себя на том, что хочу, чтобы она вернулась. Мне в голову приходит игра, в которую мы раньше развлекались с Питером Эберхардом. Я поворачиваюсь к Адриенне.

– Лучшая мыльная опера? – задаю я вопрос.

– Что?

– Просто подыграй мне. Скажи, что думаешь.

– «Молодые и дерзкие», – отвечает она. – Которую, кстати, эти дураки в общем режиме даже не удосуживаются посмотреть по телевизору в час дня.

– Самый плохой цвет карандаша?

– Жженая охра. Что с ним не так? Можно было бы просто назвать его «блевотина». – Адриенна усмехается – вспышка белого на черном лице. – Лучшие джинсы?

– «Левис 501». Самая уродливая надзирательница?

– Та, что заступает после полуночи, которой нужно высветлить усы. Ты видела, какая у нее задница? «Привет, дорогуша, позволь тебе представить мисс Дженни Крейг»[8].

Мы смеемся, лежа на спине на холодной земле, и чувствуем, как в нас пробирается зима. Когда мы наконец переводим дух, у меня сосет под ложечкой, такое щемящее чувство: неужели я еще способна веселиться?

– Самое лучшее место? – через мгновение спрашивает Адриенна.

«По ту сторону этой стены. В своей постели. Дома. Где угодно, только рядом с Натаниэлем».

– Раньше, – отвечаю я, потому что знаю: Адриенна поймет.

В кафе в Биддефорде Квентин сидит на стуле, который мал даже гному. Один глоток из чашки, и горячий шоколад обжигает нёбо.

– Черт! – бормочет он, прижимая салфетку ко рту.

Как раз в эту секунду в дверь входит Таня в форменной одежде – медицинской робе с крошечными мишками.

– Просто заткнись, Квентин, – велит она, усаживаясь на соседний стул. – Я не в настроении выслушивать твои остроты касательно моей формы.

– И не собирался. – Он кивает на чашку и уступает в сражении. – Что предпочитаешь?

Он заказывает Тане моккачино без кофеина.

– Нравится? – спрашивает он.

– Кофе?

– Работать медсестрой.

Он познакомился с Таней в университете штата, когда она еще тоже была студенткой. «Что это?» – спросил он в конце первого свидания, поглаживая пальцами ее ключицу. «Ключица», – ответила она. «А это?» – Он провел по ксилофону ее позвоночника. «Копчик». Он обхватил руками изгиб ее бедра. «Эта часть твоего тела мне нравится больше всего», – признался он. Она запрокинула голову, прикрыла глаза, когда он снял с нее одежду и поцеловал. «Подвздошная кость», – прошептала она. Через девять месяцев у них родился Гидеон. Они поженились – какая ошибка! – за шесть дней до его рождения. И прожили в браке меньше года. С тех пор Квентин оказывал сыну финансовую поддержку, если уж не смог оказать моральную.

– Я должна ее ненавидеть, если так надолго в ней увязла, – говорит Таня, и Квентин не сразу понимает, что она только отвечает на его вопрос. Наверное, его лицо перекосилось, потому что она касается его руки. – Прости за грубость. Ты спросил просто из вежливости.

Принесли ее кофе. Она подула на него и сделала глоток.

– Видела твое имя в газетах, – признается Таня. – Тебя пригласили поддержать обвинение против убийцы священника.

Квентин пожимает плечами:

– Если честно, дело абсолютно ясное.

– Конечно, если посмотришь новости. – Но Таня все равно качает головой.

– И что это должно означать?

– Что мир состоит не только из черно-белых красок, но ты так этого и не понял.

Он удивленно приподнимает брови: