Роковое совпадение

– Как я уже говорил суду, в тот момент миссис Фрост не отвечала за свои поступки. Она не могла не выстрелить, как не могла перестать дышать.

– Однако ей точно удалось заставить перестать дышать другого человека, не так ли? – Браун направляется через зал к присяжным. – Вы же специалист по ПТСР – посттравматическим стрессовым расстройствам, верно?

– Меня считают знатоком в этой области, да.

– И ПТСР вызывает какое-то травмирующее событие?

– Совершенно верно.

– Вы познакомились с миссис Фрост после смерти отца Шишинского?

– Да.

– И вы полагаете, – продолжает Браун, – что именно изнасилование сына миссис Фрост и вызвало у нее ПТСР?

– Да.

– А почему вы считаете, что не убийство священника?

– Возможно, – допускает О’Брайен. – Одна травма накладывается на вторую.

– Верно ли, что ветераны Вьетнама всю жизнь страдают от ПТСР? Что даже спустя тридцать лет эти люди все еще кричат по ночам от кошмаров?

– Да.

– Следовательно, вы не можете с научной точностью заверить присяжных, что подсудимая излечилась от заболевания, которое – по вашим словам – сломало ее?

В глубине зала ропот еще сильнее. Я смотрю прямо перед собой.

– Сомневаюсь, что миссис Фрост когда-либо совершенно сотрет из памяти события последних нескольких месяцев, – дипломатично отвечает О’Брайен. – Однако, исходя из личного опыта, могу сказать, что она не представляет опасности ни сейчас… и не будет представлять ее в будущем.

– С другой стороны, доктор, – гнет свое Браун, – вы же не Господь Бог.

– Простите! – кричит знакомый голос.

Моника отталкивает преградившего ей дорогу пристава и бежит по центральному проходу. Одна. Останавливается рядом с Калебом.

– Натаниэль пропал! – рыдает она.

Судья объявляет перерыв, и все приставы из зала суда отправляются искать Натаниэля. Патрик звонит шерифу округа и в полицию штата. Фишер вызывается усмирить обезумевшую прессу, которая учуяла новую сенсацию.

Я не могу никуда идти, потому что на мне этот чертов электронный браслет.

Неужели Натаниэля украли? Или он залез в товарный вагон старого поезда и замерз до смерти? Или незаметно пробрался на корабль? Он может объехать весь мир, а я все еще буду сидеть в этих четырех стенах.

– Он сказал, что хочет в туалет, – плачет Моника.

Мы стоим в коридоре, откуда выставили всех журналистов. Я знаю, она ждет от меня прощения, но будь я проклята, если ее прощу!

– Я подумала, что у него, наверное, понос, раз он так долго не выходит. Но когда я вошла, окно было открыто. – Она хватает меня за рукав. – Я не думаю, что его украли, Нина. Мне кажется, он сам убежал, чтобы привлечь к себе внимание.

– Моника…

Я едва сдерживаюсь. Уверяю себя, что она не могла предвидеть, что задумал Натаниэль. Никто не совершенен, и я не смогла бы, по всей видимости, защитить его лучше, чем она. Но все же…

Какая ирония судьбы: меня выпустят, а мой сын сбежал!

Я всегда могла различить голос Натаниэля в толпе людей. Даже играя с закрытыми глазами на мелководье бассейна – когда он был еще младенцем, на детской площадке, где много детей. Может быть, если я сейчас закричу что есть мочи, Натаниэль меня услышит?

На щеках Моники появились два ярких красных пятна.

– Что мне делать? – шепчет она.

– Приведи его назад.

И я ухожу, потому что чувство вины не только заразно, но и смертельно.

Калеб видит, как, включив сирену и мигалки, спешат патрульные машины. Возможно, они привлекут внимания Натаниэля, а может, нет. Он знает одно: эти полицейские забыли, какими были в пять лет. Чтобы самому вспомнить, Калеб становится спиной к окну туалета. Опускается на колени, чтобы быть одного роста с Натаниэлем. Потом прищуривается, обращая внимание на все, что бросается в глаза.

Заросли голых, дрожащих кустов. Зонтик, который вывернуло и отбросило ветром. Пандус для инвалидов, выкрашенный желтыми зигзагообразными линиями.

– Мистер Фрост!

Этот низкий голос его напугал. Он встает, поворачивается и видит прокурора, который стоит, поеживаясь на холоде.

Когда в зал суда вбежала Моника с плохой новостью, Фишеру Каррингтону хватило одного взгляда на лицо Нины – и он попросил объявить перерыв. Браун, со своей стороны, встал и спросил у судьи, а не является ли это уловкой, чтобы вызвать сострадание.

– Насколько нам известно, – сказал он, – мальчик сидит живой и здоровый наверху, в совещательной комнате.

Он тут же осознал, какую тактическую ошибку совершил: присяжные стали свидетелем того, что у Нины началась истерика. Тем не менее увидеть его здесь Калеб ожидал меньше всего на свете.

– Я просто хотел вам сказать, – говорит Браун, – если я чем-нибудь могу помочь…

Окончание предложения повисает в воздухе.

– Да, вы можете, – отвечает Калеб. И оба понимают, о чем идет речь. Оба понимают, что к Натаниэлю это не имеет никакого отношения.