Роковое совпадение

О’Брайен подается вперед к присяжным.

– Миссис Фрост знала, что направляется в суд, где встретится с насильником своего сына. Она искренне верила, что ее сын все еще напуган происшедшим. Она верила, что его выступление в суде в качестве свидетеля – даже само присутствие на слушании о дееспособности свидетеля – будет иметь катастрофические последствия. В конце концов, она верила, что в итоге насильник будет оправдан. Все эти мысли проносились у нее в голове, когда она ехала в суд. Она все больше накручивала себя, все больше теряла самообладание, пока наконец не сломалась. К тому моменту, когда она приставила пистолет к голове отца Шишинского, она не могла усилием воли остановить себя – это был уже непроизвольный, машинальный поступок.

По крайней мере, присяжные слушают. Некоторые даже настолько осмелели, что бросают на меня косые взгляды. Я примеряю на себя роль – нечто среднее между Кающейся грешницей и Убитой горем.

– Доктор, когда вы последний раз видели миссис Фрост?

– Неделю назад. – О’Брайен дружески мне улыбается. – Сейчас она чувствует себе более способной защитить своего сына, но сознает, что средства, которыми она этого добилась, – незаконные. Если откровенно, она испытывает раскаяние за свои поступки.

– Миссис Фрост продолжает страдать от посттравматического стрессового расстройства?

– Посттравматическое расстройство – это не ветрянка, и его можно лечить бесконечно. Однако, на мой взгляд, на данный момент она отдает отчет в своих мыслях и поступках и может себя контролировать. Мне кажется, после адекватной амбулаторной терапии она сможет функционировать вполне нормально.

Эта ложь стоила Фишеру, а следовательно и мне, две тысячи долларов. Но оно того стоило: некоторые присяжные уже кивают. Возможно, честности придается слишком большое значение. На самом деле бесценно умение вычленить из потока лжи то, что человек больше всего хочет услышать.

У Натаниэля болят ноги, большие пальцы мерзнут даже в сапогах. Варежки остались в игровой комнате, поэтому кончики пальцев на руках покраснели, даже несмотря на то что он засунул руки в карманы куртки. Он считает вслух – просто для того, чтобы чем-то заняться, – и цифры зависают перед ним клубами в холодном воздухе.

Не придумав ничего лучшего, он перелазит через заграждение и выбегает на середину дороги. Приближается автобус, он сигналит, когда приходится вильнуть в сторону.

Натаниэль расставляет руки в стороны, чтобы не упасть, и шагает по тонкой пунктирной линии, как по канату.

– Доктор О’Брайен, – начинает Квентин Браун. – Как вы считаете, миссис Фрост в настоящий момент полагает, что может защитить своего сына?

– Да.

– В таком случае кому следующему она приставит к голове пистолет?

Психиатр ерзает на стуле.

– Не думаю, что она пойдет на такие крайние меры.

Прокурор задумчиво закусывает губу:

– Может быть, не сейчас. А скажем, через два месяца… или через два года? Какой-то ребенок на площадке станет угрожать ее сыну. Или не так посмотрит учитель. Неужели она до конца жизни будет строить из себя Грязного Гарри?

О’Брайен изумленно приподнимает бровь:

– Мистер Браун, мы обсуждаем не ситуацию, когда на ее сына не так посмотрели. Он подвергся сексуальному насилию. Она верила и ничуть в этом не сомневалась, что знает, кто это сделал. Насколько я понимаю, человек, который в конечном итоге оказался настоящим насильником, умер от естественных причин, поэтому так называемая вендетта, безусловно, для нее уже не имеет смысла.

– Доктор, вы читали заключение окружного психиатра. Правда ли то, что вы пришли к совершенно противоположному выводу касательно душевного состояния миссис Фрост? Он не только признал ее вменяемой и правомочной предстать перед судом, но также полагал, что она была совершенно вменяемой в момент совершения убийства.

– Да, доктор Сорроу пришел именно к такому заключению. Но это его первый опыт оценки душевного состояния для суда. Я же более сорока лет выступаю в роли судебного психиатра.

– И ваши показания недешевы, не так ли? – продолжает Браун. – Защита заплатила вам за то, чтобы вы сегодня свидетельствовали в суде?

– Мой обычный гонорар – две тысячи долларов в день плюс накладные расходы, – отвечает О’Брайен, пожимая плечами.

В глубине зала раздается шумок.

– Доктор, по-моему, вы выразились «наконец сломалась». Я правильно процитировал?

– Это, разумеется, не медицинский термин, но в разговоре я бы описал это именно так.

– Она сломалась до того или после того, как поехала в оружейный магазин? – спрашивает Браун.

– Это явно был поступок, продиктованный продолжительными отклонениями психики…

– Она сломалась до того или после того, как зарядила девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет шестью патронами?

– Как я уже говорил ранее…

– Она сломалась до того или после того, как обошла металлоискатель, прекрасно зная, что пристав не станет ее обыскивать?

– Мистер Браун…

– И, доктор, она сломалась до того или после того, как очень точно прицелилась в одного-единственного человека в переполненном зале суда?

О’Брайен поджимает губы: