Роковое совпадение

Когда мне было четыре года, я нашла на подоконнике в спальне гусеницу и решила спасти ей жизнь. Я попросила маму отвести меня в библиотеку, чтобы заглянуть в справочник и узнать, как их разводить. Я наделала булавкой дырочек в крышке банки, постелила травы, листьев и поставила наперсток с водой. Мама сказала, что если я не выпущу гусеницу, то она умрет, но я была уверена, что мне лучше знать. В реальном мире ее может переехать грузовик. Или она зажарится на солнце. А я сумею защитить ее от любых случайностей.

Я добросовестно меняла ей еду и воду. Пела, когда садилось солнце. И на третий день, несмотря на мои наилучшие намерения, эта гусеница умерла.

Годы спустя все повторяется сначала.

– Нет, – говорю я Фишеру.

Мы останавливаемся, и холодный январский воздух змеей вползает в складки моей куртки. Я швыряю ему бумаги, как будто если не буду видеть имени своего сына, то оно исчезнет из списка свидетелей.

– Нина, не тебе решать, – мягко возражает он. – Натаниэль будет давать показания.

– Квентин Браун вызывает его только для того, чтобы поквитаться со мной. Хочет, чтобы я смотрела, как у Натаниэля в зале суда снова случился рецидив, чтобы я опять потеряла контроль, уже перед судьей и присяжными.

Слезы замерзли на кончиках моих ресниц. Я хочу, чтобы все закончилось. Сейчас. Именно поэтому я и убила человека – потому что думала, что это остановит лавину; потому что если подсудимый исчезнет, то моему сыну не придется давать показания в суде и вспоминать самое ужасное, что случилось с ним в жизни. Я хотела, чтобы Натаниэль смог закрыть эту страшную главу – и, по иронии судьбы, она так и не закрыта.

Но даже принеся эту великую жертву – жизнь священника, свое собственное будущее, я не добилась желаемого.

Натаниэль с Калебом с Рождества продолжают жить отдельно, но каждые несколько дней Калеб на несколько часов привозит сына ко мне. Не знаю, как он объясняет такое положение вещей Натаниэлю. Вероятно, говорит, что я слишком слаба и не могу позаботиться о ребенке. Или мне слишком грустно. Скорее всего, оба эти объяснения – правда. Одно я знаю точно: Натаниэлю лучше не видеть, как я готовлюсь принять наказание. Он и так слишком много пережил.

Я знаю, в каком мотеле они остановились, и иногда, когда набираюсь смелости, звоню им. Но трубку всегда снимает Калеб, и нам либо нечего сказать друг другу, либо столько нужно сказать, что слова забивают провода и ни одно не достигает абонента.

Однако Натаниэль чувствует себя хорошо. Когда он приезжает домой, всегда улыбается. Поет мне песни, которые в садике разучила с ними мисс Лидия. Больше не вздрагивает, когда к нему подходят сзади и кладут руку на плечо.

На слушании о правомочности вся положительная динамика будет перечеркнута.

В парке за нашими спинами какой-то малыш лежит на спине, раскинув руки, засыпанные снегом. Проблема в том, что такие скульптуры разрушаются, когда ты встаешь. И несмотря ни на что, всегда остается след, который привязывает тебя к этой земле.

– Фишер, – говорю я, – я сяду в тюрьму.

– Не сядете…

– Фишер, пожалуйста! – Я касаюсь его руки. – Я переживу. Я даже начинаю верить, что заслужила это за то, что сделала. Но я убила человека по одной-единственной причине: чтобы Натаниэлю больше не пришлось страдать. Не хочу, чтобы ему пришлось опять вспоминать то, что с ним произошло. Если Квентин хочет кого-то наказать, пусть наказывает меня. Но Натаниэль – запретная тема.

Он вздыхает:

– Нина, я сделаю все, что смогу…

– Вы не понимаете, – возражаю я. – Этого недостаточно.

Поскольку судья О’Нил родом из Портленда, в окружном суде в Альфреде у него нет своего кабинета, поэтому на время процесса ему выделили «берлогу» другого судьи. Все свое свободное время судья Макинтайр, хозяин кабинета, посвящал охоте, и в результате его небольшой кабинет украшали головы лосей и оленей – добыча, проигравшая сражение. «А я? – думаю я. – Неужели я буду следующей?»

Фишер подал ходатайство, и с решением судьи нас пригласили ознакомиться в кабинете, чтобы не вмешивать прессу.

– Ваша честь, это вопиющее безобразие, – говорит Фишер, – мое возмущение не знает границ. У обвинения есть видеозапись смерти отца Шишинского. Зачем вызывать ребенка в суд в качестве свидетеля?

– Мистер Браун? – переадресует вопрос судья прокурору.

– Ваша честь, предполагаемый мотив убийства – тогдашнее физическое состояние мальчика, уверенность подсудимой в том, что ее сын стал жертвой растления отца Шишинского. Обвинению стало известно, что это не соответствует действительности. Важно, чтобы присяжные услышали, что именно сказал Натаниэль перед тем, как его мать пошла и убила человека.

Судья качает головой:

– Мистер Каррингтон, будет очень трудно аннулировать повестку в суд, если обвинение утверждает, что показания этого свидетеля существенны для рассмотрения дела. Сейчас, поскольку мы находимся в суде, я могу решить, существенны ли эти показания, – но на данном этапе показания этого свидетеля объясняют мотив преступления.

Фишер снова пытается возразить: