Роковая ошибка княгини (СИ)

Гордеев оказался всего лишь самым богатым из них, и он до беспамятства в неё влюбился. А ведь ей ещё нужно было ставить на ноги обоих детей! Так что, в сущности, это было даже благородно – торговать собой ради Саши и Сени, а не ради ста рублей утром на подушке. К тому же Иван Кириллович оказался не таким и противным, а ещё у него тоже были ямочки на щеках, правда, не такие милые, но всё лучше, чем ничего.

Что же о самом Алексее, от Алёны в своих попытках он ушёл недалеко. Беспорядочные связи, разгульный образ жизни, повергающий в ужас его мать-генеральшу и добропорядочную Юлию Николаевну, и полнейшее нежелание остепениться и жениться, наконец, на достойной барышне. Он рассмеялся в лицо своей заботливой сестре, когда та заикнулась об этом. "Жениться?! Юленька, в своём ли ты уме?! Среди вашего племени, кроме тебя, сестрица, попросту нет достойных! – а на тебе, увы, жениться я не могу, Гордеев не позволит!" – вот к таким грубым шуткам всякий раз сводились малейшие намёки на эту тему. Умер старший брат Михаил, единственный, кто знал всю правду и понимал его, и Алексею долгое время казалось, что он совсем один. Но когда становилось совсем невыносимо, у него всегда была Юлия, его милая добрая сестрица, готовая в любой момент прийти на помощь – как в ту ночь, когда она вырвала револьвер из его рук.

А ещё военная служба здорово помогла. Не до нежностей там было, а в 1905-м началась война, и Алексей без колебаний записался добровольцем. Юлия Николаевна, брата младшего любившая до безумия, не вставала с постели около недели, сломленная переживаниями. Генеральша оказалась покрепче, лишь сурово поджав губы, заявила, провожая его на фронт: "Если вернёшься в чине меньше полковника – ты мне больше не сын!" Шутка или нет, но спустя три месяца по окончании войны полковник Алексей Волконский вернулся к матери, блестя широкой улыбкой на лице и орденами на груди. Старая княгиня обняла его, пряча слёзы, и с гордостью сказала: "Вот он, мой сынок!"

А ещё за это время у Юлии успел подрасти сынишка, оказавшийся на удивление забавным созданием, к превеликому удивлению Алексея. До этих пор он к детям относился весьма прохладно, если не сказать, что порой даже боялся их и впадал в безграничную растерянность, не зная, что с ними делать. Маленький Мишель, сын любимой Юлии, уже тогда страдал от недостатка отцовского внимания и привязался к дяде, но тот с удивлением для себя обнаружил, что вовсе и не против. Что-то трогательное было в этом, когда мальчик ходил за ним следом, с горящими глазами требуя рассказать о своих геройских подвигах ещё и ещё, и тогда Алексей, смеясь, усаживал его с собою рядом и принимался рассказывать…

И вот сейчас, этот самый мальчик, сидел с хмурым лицом (с другим лицом Алексей не видел его, наверное, лет десять-пятнадцать) и смотрел требовательно. Да так требовательно, что Алексею на пару секунд сделалось не по себе.

"Когда это он успел стать таким взрослым, таким серьёзным?" – озабоченно подумал он, а потом, поняв, что племянник просто так не отстанет, со вздохом ответил:

– Насколько я помню, ты терпеть не мог слушать о моих похождениях! Давно ли это изменилось?

– Полчаса назад, когда я узнал, что у меня, оказывается, есть кузен! – отозвался Мишель, пристально наблюдая за реакцией дядюшки. Тот поймал себя на мысли, что больше не может выносить этого осуждающего взгляда, и постыдным образом отвернулся. И сказал только лишь:

– Хм.

Признаться, для него самого это стало не меньшим сюрпризом. Сегодня на голову ему свалилось сразу несколько новостей, одна интереснее другой. Во-первых, он по известным причинам не интересовался личной жизнью Гордеева и понятия не имел, на кого Иван Кириллович променял его дорогую сестру. Он знал, что это "какая-то местная учительница", но и в голове не держал, что этой учительницей может оказаться его Алёна! Хотя, что значит "его"? Спустя столько лет он даже в мыслях продолжает называть её своей, какой позор…

– Твой взгляд меня раздражает! – не блистая вежливостью, сказал он Мишелю. Зато искренне, без ненужного лицемерия. Но и племянник в долгу не остался:

– А меня раздражаешь ты сам! Господи, да как можно было?!

– Тебе что, сказать, как?! Не знаешь, как это обычно бывает?! Сам-то, можно подумать, далеко от меня ушёл!

Далеко или недалеко, но Мишель о своих подвигах никогда никому не рассказывал: будь то подвиги на военном фронте или на любовном. И тем не менее, о них всё равно узнавали – и о тех, и о других, несмотря на его тщательные попытки секретничать. Так что тут Алексей, можно сказать, надавил на больное, но Мишель выкрутился:

– У меня, по крайней мере, нет внебрачных детей!

– Да ну? Экая уверенность!

– Что?!