Роковая ошибка княгини (СИ)

С широко раскрытыми глазами слушала Алёна эти оправдательные речи, боясь взглянуть на мужа, боясь увидеть недоверие в его глазах, боясь, что он заподозрит… Он же подаст на развод, наверняка подаст! И отберёт у неё Сашеньку! Всю серьёзность сложившейся ситуации Алёна осознала только сейчас – Господи, что она наделала?! Ради минутного порыва, ради мерзавца, который оценил её в сто рублей, она в одночасье поставила под вопрос собственное будущее, и что самое страшное, будущее свой дочери! А если Иван Фетисович не отберёт Сашеньку – будет ещё хуже. Алёна попросту не сможет её прокормить, ибо сама зарабатывать на жизнь до сих пор не научилась, а денег, полученных от Алексея за ночь любви, не хватит надолго.

Но у Ивана Фетисовича и мысли не возникло сомневаться в словах Марины. Во-первых, Марина никогда не лгала. Во-вторых, Марина не слишком жаловала его жену и не имела ни единой причины выгораживать Алёну! В-третьих, в ночь накануне у Демидовых на заводе и впрямь вспыхнул пожар, Марину вызвали на подмогу в госпиталь, и с виду история выглядела вполне правдоподобной.

И он поверил. Поверил, ни на секунду не усомнившись. Да так и не узнал он, что потом, когда обе женщины остались наедине, Воробьёва подскочила со своего места как ужаленная и залепила Алёне звонкую пощёчину.

– Скажи спасибо, что я слишком дорожу спокойствием твоего мужа, чтобы раскрывать ему на тебя глаза, дрянь! – вот как она сказала. И, признаться, эта злая реплика была куда более свойственна Воробьёвой, нежели утренние оправдательные речи. Алёна ничуть не удивилась такому и, потирая ушибленную щёку, действительно сказала Марине спасибо. Воробьёва бесконечно уважала Ивана Фетисовича и прекрасно понимала, что весть об измене жены его убьёт – не ради Алёны она это делала, а ради самого Тихонова. Его благополучие для Марины и впрямь было важнее, чем благополучие его распутной жены.

И всё бы ничего, благодаря Марине и впрямь можно было сказать, что Алёна легко отделалась, если бы не внезапная тошнота по утрам, головокружение и слабость – уже знакомые для Алёны симптомы. Она пришла в ужас, когда осознала, что забеременела во второй раз: по срокам и гадать было нечего, Ивана Фетисовича она в свою спальню не пускала вот уже месяца два как, потому сомнений на счёт отцовства у неё не возникло. "Господи, как же так?!" – с ужасом думала она, совершенно не представляя, что ей со всем этим делать. "Он узнает, он непременно узнает!" – билась в голове лихорадочная мысль.

Варианта оставалось два: вытравить плод, пока не поздно, или утопиться в Неве. Впрочем, вариант с Невой вскоре отпал – вечно гостить у Воробьёвых в Петербурге они не могли, настал день возвращения домой. Там, конечно, тоже была река, разделявшая Большой дом и их городок, но в ней Алёна топиться упрямо не желала. Ей делалось дурно, как только она представляла, как её тело выловят местные рыбаки и, ехидно ухмыляясь, начнут говорить о том, как графиня Серова не выдержала жизни в нищете и покончила с собой! О, как она ненавидела их всех! И город этот тоже ненавидела! И жизнь свою собачью ненавидела, и Алексея, предавшего её, ненавидела особенно. Но больше всех – Воробьёву.

Марина Викторовна категорически отказалась помогать во второй раз.

– Расхлёбывай эту кашу как хочешь, Алёна, но я грех брать на душу не буду, – сказала она. – Я спасаю людей, чёрт возьми, а не убиваю их!

Алёна плакала, умоляла, стояла перед ней на коленях и хватала её сухие, тонкие пальцы – бесполезно. Более того, некоторое время Марина проработала акушеркой в больнице, в Москве, и наверняка была знакома с менее щепетильными в этих вопросах докторами – тем не менее, она не стала называть Алёне их имён, не стала сводить её с теми, кто мог бы помочь. Алёна ссылалась на Ивана Фетисовича – раз уж ты о нём, Марина, так печёшься – подумай, что с ним будет, когда он узнает! Но Воробьёва была непреклонна: она не станет убивать нерождённого ребёнка, и точка.

Тогда Алёна пошла другим путём. Помнится, мы упоминали, что неподалёку от нашего городка, между лесом и рыбацкой деревенькой у реки, в доме на отшибе жила старушка-знахарка. Такие старушки всегда найдутся в более-менее крупных людских поселениях, часто им приписывают ведьмовские качества и в обыденности побаиваются, но стоит случиться чему-нибудь из ряда вон, как к ним первым бегут за помощью. Вот Алёна и пришла. Толстая неприятная женщина, Устиновна, намешала ей какой-то едко пахнущей гадости в маленькую склянку, и велела выпить в горячо растопленной баньке, да посидеть там пару часов, чтобы подействовало наверняка.

И Алёна действительно готова была это сделать. У Устиновны и банька имелась, старуха пообещала натопить её к полуночи и сказала, что будет ждать Алёну, если та не передумает. Но лучше бы ей, конечно, передумать, потому что это всё-таки грешно, с какой стороны не посмотри.