Роковая ошибка княгини (СИ)

И всё бы ничего, если бы не страшный скандал с потерей дворянства и привилегий в обществе! Представьте Алёну, нашу изнеженную Алёну, привыкшую ко всеобщей любви и почтению, вмиг, в одночасье лишившуюся привычной жизни. Упомянем также, что о роли Гордеева в случившемся она не знала, о ней и сам Иван Фетисович не знал. По части интриг Гордееву не было равных, и тот постарался, чтобы ни у кого не возникло ни малейших подозрений о том, с чьей лёгкой руки Тихоновы остались у разбитого корыта.

Вот тогда-то и начался настоящий ад. Алёна провела много бессонных ночей, пока шла судебная тяжба. Покачивая люльку со спящей дочерью, она думала о том, что с нею станется, если их отправят в Сибирь или расстреляют – а этим вполне могло кончиться, учитывая те грехи, что повесили на них обоих. А сколько слёз она пролила! И единственное, что не давало ей сойти с ума от горя в чёрные дни безграничного отчаяния, единственное, что давало ей сил жить дальше, была приветливая улыбка маленькой Сашеньки, глядящей на неё из плетёной люльки. И ведь как она смотрела, будто понимала всё! Алёна вздыхала, брала малышку на руки, прижимала к себе и шептала, что всё будет хорошо.

Что ж, по сравнению с возможным перспективами, лишение дворянства и впрямь было хорошо. Иван Фетисович откупился, бог весть как ему удалось найти лазейку – Гордеев-то был уверен, что завалил все выходы! – но, продав свой особняк, две квартиры и загородный дом, Тихонову удалось перекупить с виду такого неподкупного судью. Но и бесследно такое обвинение пройти не могло, поэтому наказание выбрали самое гуманное. Что ж, по крайней мере, все они остались живы. Так утешал себя Иван Фетисович, когда они вернулись в дом Алёны на Речной улице, в тихий уездный городок, где он когда-то увидел её впервые.

Для самой Алёны жизнь превратилась в кошмар. Двухэтажный домишко на Речной, куда она раньше приезжала с родителями на выходные, стал ныне её постоянным домом – помнится, она в былые времена ненавидела эти тесные, неуютные комнаты, давящие стены и потолок, да всё ждала, когда – ну когда, наконец, наступит день отъезда? А теперь ей пришлось жить здесь постоянно, изо дня в день, из года в год. И не просто жить, но и стать хозяйкой в полном смысле этого слова. Как?! Она не умела, не знала! И была слишком, слишком молода для этого.

Она не справлялась. И в неудачах своих винила исключительно супруга – а кого ещё?! Тот и сам понимал, что причиной их краха стала стремительно взлетавшая вверх карьера, понимал и ненавидел себя за то, что по его вине страдала Алёна. Что ж, и она его тоже ненавидела, находя единственную отраду в своей маленькой дочери, и передавая ей всю свою нерастраченную любовь.

От полнейшей нищеты их спас тогда старина Викентий. У Воробьёва к тому времени уже водилась дружба с Юлией Волконской, которая подарила ему целую больницу на тридцатилетие, так что Викентий Иннокентьевич с радостью взял к себе своего бедного друга и не дал тому пропасть. Иван Фетисович многое понимал в медицине, это сыграло решающую роль. Он готов был учиться и никогда не терялся в трудных ситуациях, это тоже делало ему честь. Но самое главное: ведь это он познакомил Викентия Иннокентьевича с его будущей женой, потому Воробьёв считал своим долгом сделать для него что-то хорошее. И вот полгода спустя, Иван Фетисович смело замещал Воробьёва в его отсутствие. Поняв, что расположение жены ему никогда не вернуть, как и дворянского титула, Иван Фетисович мог лишь сожалеть об утраченном. У него оставалось два варианта: спиться или с головой уйти в работу, и он пошёл путём сильных, а что было дальше – вы знаете.

Что же касается Алёны, судьба улыбнулась ей лишь четыре года спустя. Они снова встретились с Алексеем в столице, когда ездили погостить на неделю к Марине Воробьёвой, у которой там жила мать. Смена обстановки, красивый город с величественными зданиями, новые люди, новые лица, белые ночи… и бесконечная романтика, какая бывает только в Петербурге в начале июля. На званых ужинах в кругу друзей и соседей Марины Викторовны Алёна оживала. Увы, это было не то аристократическое общество, к которому она привыкла и по которому так тосковала, но представители местной интеллигенции нравились ей куда больше, чем глухое затворничество в собственном доме, в ненавистном городке.

А ещё она любила Петербург. С тоской вспоминала званые балы, где блистала тогда ещё совсем юная, и мечтала, что однажды удастся всё это вернуть. Наряжаясь в самое лучшее платье, Алёна любила гулять по набережным, любуясь на тёмные воды Невы, и мечтать, будто она снова графиня Серова, как прежде. Пару раз она до того погружалась в эти мечтания, что слышала даже, как её зовёт строгая мать или любимая нянечка – оборачивалась на их зов, но в толпе прохожих видела лишь незнакомые лица…