Роджер Бэкон. Видение о чудодее, который наживал опыт, а проживал судьбу

На сцене этого алхимического театра очень важная, но бесцветная и невыразительная теза. Она хотя и выдвинута на первый план, меркнет в виду мощного рисованного задника, собранного из тщательно выписанных антитез. Только в таком окружении теза осязается, видится, слышится – живет. Иначе и истина не в истину, и открытие не в открытие. Но стилистически избыточное бытие слов соответствует небытию результата. И наоборот: словесное безмолвие – искомая результативная всемогущая суть дела (киноварный философский камень). Антитезы здесь выразительно статичны. И в этом – еще один признак застывшего, окаменевшего – по сравнению с христианским – алхимического мышления. Вместе с тем антитезы, составляющие в сумме один огромный антитезис, – составные части аргументации, близкой к reductio ad absurdum. Структура каждой антитезы тоже поляризована: «если бы мы поступили так-то и так-то (а так-то и так-то поступать нельзя, потому что поступают этак), то мы бы получили то-то и то-то (а надо получить это и это…)».

Итак: мышление в черно-белых оппозициях как стиль, как единственно возможное в средние века мышление.

Резкий статический контраст застывших антитез высветляет искомый тезис. Кажущаяся избыточность негативных посылок, как будто нарушающая лад повествования, есть боязнь малой аргументации, боязнь простоты – на пути именно к ней – сиятельной божественной простоте. Сквозь множество темных и ничтожных слов – к единственно значимому светлому Слову, повергающему душу в немыслимое волнение[8]. Длинный ряд отвергнутого – свидетельство многотрудных перипетий по пути к сущности. Преодоление внесущностных преград – подвиг духа через изнурение собственного физического тела.

Противопоставления означают не столько то, что надо делать, сколько то, что не надо. И все-таки антитеза – не ничто по отношению к тезе. Она – скорее запретное всё.

В оппозиции да – нет отрицание хронотопично. Разрыв глубок, но не окончателен. Всегда остается возможность и в отвергнутом усмотреть сущность. В каждом металле, каким бы далеким от золота он ни был, различимы полюса. Сотворенное тело – общий источник тезы и антитезы, свидетельство их первоматериальной общности.

Черное-белое мышление принципиально риторично: хвала – хула. Формальное успокоение достигается в содержательно-пустой похвале: золото совершенно.

Цитированный текст – свидетельство однотонности мысли и стиля, исподволь подготавливающей «двутонное» (термин М. М. Бахтина) слово в алхимии Возрождения.

Отвергаемые в практике, антитезы в тексте живут рядом с тезой, сосуществуют с ней. Они – ее воздух, ее физиологический раствор. Именно антитезы вводят практикующего алхимика в мир единичных вещей. Реальное бытие антитез – основание рационального целеполагания алхимика.

Числовая магия спиритуалистического мышления также поляризована. Магическая семерка, например, своей определенностью резко противостоит ближайшим шестерке и восьмерке – числам делящимся, распадающимся, а потому отвергаемым в священных семиричных рецептурах.

Поле противопоставленного – проекция тезы, вторая ее жизнь, ее второе – иное – бытие[9].

Ряд антитез композиционно упорядочен. И в этом – залог значимости тезы. Предельно бескачественная чистота тезы и предельно качественная хтоничность антитезы – ощущения глубоко эстетические.

Антитеза – рефлексия тезы. Мышление же в оппозициях – изощренное, воспитанное мышление. Чем различения тоньше, тем они рискованней. Проведение их в жизнь – особенно в сфере общественной – равнозначно подвигу. Такой подвиг в своём XIII веке и совершил Роджер Бэкон.

Алхимический энциклопедизм – у Альберта Великого и Роджера Бэкона

Энциклопедизм, стремящийся тотально охватить универсум – характерная особенность средневекового мышления. Всеобъемлющие теологические конструкции наводят безукоризненный порядок на всех этажах мироздания. Сумма Фомы – впечатляющее свидетельство суммирующего ума.

Алхимические суммы – периферия средневекового универсализма. Они жестче – почти вне разночтений. Почти каждый алхимический текст представляет собой свод теоретических и процедурных доктрин. Эти суммы тем представительнее и тем авторитетнее, чем авторитетнее и представительнее их авторы в естественной истории вообще.

То же и энциклопедизм Роджера Бэкона, но с бо́льшей ориентацией на эмпиризм, органично включившую, как мы видели, и алхимию. Здесь было бы уместно сравнить францисканскую алхимию Р. Бэкона с алхимией доминиканца Альберта Великого.