Роджер Бэкон. Видение о чудодее, который наживал опыт, а проживал судьбу

Совершенная радость есть Христовы муки – человеческие муки. Это единственное, что не вполне от бога. Испытав эти муки, индивид становится личностью и только так испытывает совершенную радость. Значит, теза – личностна, уникальна, конкретна. Подстать ей и ритуал, мистерийная театральность, зрительность, ее окружающие. Мистический поэт Франциск – певец радости совершенной, но представимой, однако, в виде единичной вещи в единичной – единственной – ситуации.

Это и есть урок научения сделать сие – обговорить «совершенную радость» в ее жизненной сказанности – явленности в поступке. Устроение этой вещи как способ достичь этого устроения в первом приближении как будто уже дано. Но всмотримся пристальней и вслушаемся чутче.

Все, что не есть еще совершенная радость, дано как положительное умение выявить собственно человеческие возможности. Причем полнота всех этих умений – всегда меньше божественного всеумения.

«Подавать великий пример святости и доброе назидание»; лечить ото всех болестей и даже воскрешать умерших; познать все языки, все науки, все писания и даже пророчествовать; говорить языком ангелов и познавать движения звезд и свойства всего на свете – всех вещей трех царств; обращать «в веру Христову всех неверных…» – все эти умения, конечно же, хороши; но не они составляют совершенную радость. Они, конечно, радость, но на самом-то деле получены от бога, и потому похваляться ими не гоже: не твоя (во всяком случае, не только твоя) в том заслуга. Все это вещи, причастные гордыне, и к тому же еще ложной гордыне, потому что в конечном счете не составляют, собственно, твоей заслуги. Обратите внимание здесь вот еще на что. Все пять примеров радости не вполне совершенной, которые приводит Франциск брату Льву, относятся скорее к сфере знания, данного в слове, а не к сиюминутно осуществляющейся жизни – зримой, подробной, душевнозначимой; жизненной жизни в ее внесловесной – внеученой – убедительности. Знание в слове, а жизнь сама по себе – в бессловесных поступках-действиях. Именно в такой вот жизни и живет совершенная радость. Но только тогда живет, когда тот, кому будет эта совершенная радость дарована (точнее было бы сказать так: не дарована, а лично добыта тем, кто так вот живет), всецело отрешится от самого себя – ценою величайшей униженности (потому-то и возвышенности). И тут уже и в самом деле лично волевой, свободно волевой поступок (ударение на волю!), ибо только добровольные мучения доподлинно наши. И ничьи больше, и потому только ими и можно похваляться.

Но вполне ли они наши? Ведь вот что говорит апостол: «Один только хочу я похваляться – крестом Господа нашего Иисуса Христа». Так наши они или не наши, эти всяческие муки и скорби? Они – Христовы, и потому наши, человеческие, ибо за всех нас приняты Христовы муки. Подражание как творчество. Умение жить, хотя и по образцу, есть все-таки личное умение жить. Но не умение, а про-живание.

Слово еще раз воплотилось, ставши жизнью выявленной, проявленной, проясненной (ведь образец не перед тобой – в тебе), лишенной всех радостей внешних и потому несовершенных, зато обретшей в наиполнейшей своей униженности всю полноту радости совершенной. И тогда момент такой вот жизни оказывается равным всей жизни – жизни в целом и целиком. Миг жизни – вся жизнь – другая жизнь. Вечность…

Обговаривается термин, а в результате этого, определенным образом устроенного, обговаривания воочию схватывается предельно зримая, предметно подробная, основательно живая жизнь. Текст ведь стал жизнью, но в ходе разговора о ней. Жизнь стала примером для новых учеников, в новых классах, в новых условиях…

А где же чудо? Чудо – в самой человеческой возможности совершеннейшим образом обрадоваться собственной боли, личной скорби, своим слезам, оправленным в мучительно дорогие, сладостно родные естественные подробности жизни, составившие эту жизнь как сверхъестественную жизнь души, подлинно живущей, подлинно светлой.

Именно так прожил свою жизнь Роджер Бэкон.

Видение о чудодее, который наживал опыт, а проживал судьбу…

*