Роджер Бэкон. Видение о чудодее, который наживал опыт, а проживал судьбу

Учительско-ученический пафос средневековой жизни укоренен в священном и беспорочном образце – Иисусе Христе, пришедшем творить не свою волю, а волю того, кто его послал. Ученик, посредник, учитель. Бесконечность круга, и в то же время завершенность замыкания круга самого на себя: учитель – ученик – Учитель. Восприятие слова учителя, тождественного в последнем счете Слову Учителя учителей, мало того, что должно быть восприятием жадно-пустой души, и потому души, воспитанной опытом праведной жизни, проходящей под знаком образца – по тексту. Вот почему послушание по истине, то есть по сердцу и по душе, определено апофатически: оно – бестрепетно, безропотно, безотлагательно, безответно. Возможность бытия – в небытии. Полнейшая свобода от какой бы то ни было собственной воли. Именно такой вот истине и следует научиться. Точно так пестуемая душа готова стать обученной. Вопрошающее сердце слушает слово учителя (Слово бога), а бог слышит ропот сердца ученика, если он – пусть в глубинах своих – противится этому Слову. Но … ропот сердца совершенно конкретен, непреходящ, самоценен – к абсолюту не сводим. Томление по совпадению лично самоценного и всеобщего так томлением и осталось. Всеумеющие притязания приема претерпевают неудачу. Смысл научения и прием, на него указующий, шли навстречу друг другу, но разминулись, хотя и в виду друг друга, про-ясняя один другой… Опытная наука Роджера Бэкона и низошедшее откровение…

Школа при соборе – прежде всего наставническое учреждение, научающее в конечном счете правильно жить – складывать правильный текст жизни. Апелляция к рассудку, взыскующему правил, а на выходе – странным образом – воспитанная душа, расположенная правильно жить, то есть жить по тексту, читать и складывать который научил учитель школы. Но это – идеал, до конца так и не осуществленный сколь угодно развитой системой учебных приемов.

Понятно, семи свободным искусствам предшествовали азы, предварявшие все остальное: изучение азбуки, заучивание псалтиря, чтение на латинском языке и письмо, но прежде на восковых дощечках и только потом пером и чернилами на пергаменте. Но до всего этого европейцам пришлось еще очень долго готовить себя к тому, чтобы начать все это учить – осваивать куррикулюм школьной учености. Это обстоятельство тонко подметил французский историк Люс: «Прежде чем думать о широком распространении грамотности, европейцам надо было воспитать в себе любовь к опрятности и привыкнуть к употреблению носильного белья. Только тогда, когда рубашка из предмета роскоши превратилась в предмет первой необходимости, явился материал для приготовления дешевой бумаги, без которой не имело большой цены и самое изобретение книгопечатания». Так сказать, учение до учения; подготовка себя – чистого и опрятного – к встрече с текстом, в котором затвердело на века чистое и круглое Слово. До-университетское образование Роджера Бэкона…

Dictamen metricum (сочинение стихов на латинском языке) – предел школьных грамматических штудий. И, конечно, цель этого упражнения – прежде всего версификация во имя подлинного поэтического слова, понятное дело, в эту версификацию не умещающегося.

Риторика в школе – это dictamen prosaicum (искусство делопроизводства). И здесь же форма деловой бумаги действительно составляла все содержание этой дисциплины. Самое дело – прочно за текстом.

Логика, или диалектика – искусство рассуждать – была и в самом деле очень важной вещью. Именно она и была движущей пружиною универсального механизма средневековой учености. Абеляр (цитирующий Августина): «Haec ergo disciplina disciplinarum est, haec docet docere, haec docet discere, in hac se ipsa ratio demonstrate atque aperit quae et scientes facere non solum vult, sed etiampotest». – «Она (логика) – дисциплина дисциплин, она учит учить, она учит учиться, в ней рассудок обнаруживает себя и открывает, что он такое, чего хочет, что видит. Она одна знает знание и не только хочет, но и может делать знающим». Вполне осознанный метод средневековой учености – мастерство рассуждать; научение учить и научение учиться; способ знать знание и делать знающим. Только на этом пути, считает Абеляр, в логике рассудок обнаруживает себя, открывая, что он такое, – свое хотение и свое ви́дение (ведение). Таким образом, рассудок – это учащийся и учащий орган средневекового неуча-школяра, ученого доктора. Сказано в самую точку. По самой сути нашего дела: что́ есть средневековый ученый человек; точнее: какой он? Как раз туда мы и клоним.