Родом из ВДВ

Всем им предложили также надолго забыть о существовании военной формы, надежно запечатав ее в укромном уголке до особого распоряжения. Впрочем, Алексею казалось, что лишь очень немногие испытывают тоску по блестящим внешним атрибутам, свидетельствовавшим о принадлежности к касте военных. Сам он скорее обрадовался, чем расстроился, такому положению вещей; как меняющие шкурку животные, он с тайным удовольствием впитывал внешние признаки обновления, предвкушая еще большую внутреннюю трансформацию. Да и внешняя компенсация оказалась куда солиднее и слаще. Всех поступивших, поначалу недоумевающих, в один из дней собрали с вещевыми аттестатами под клубом. Когда же Алексей, дождавшись своей очереди, спустился в сказочное подземелье, то у него от изумления отвисла челюсть и выкатились из орбит глаза: там был огромный, кажущийся бездонным склад с импортной одеждой, какую можно было отыскать лишь в дорогих столичных магазинах за баснословные деньги. Алексей и большинство его новых товарищей были откровенно сконфужены, даже подавлены неожиданно обнаруженным размахом, за которым легко угадывался масштаб созданной в государстве тайной организации. Недоступной непосвященным, защищенной бесчисленным количеством оболочек и обладающей невиданной силой протянутых во все уголки планеты рук. И вслед за обескураженностью Алексей испытал прилив гордости и мечтательной радости – от принадлежности к этому великому сообществу, которому так откровенно покровительствует государство. Только теперь, после посещения тайных закромов, Алексей понял, что ГРУ – это государство в государстве. Из вещевой сокровищницы военно-дипломатической академии каждому слушателю выдали по несколько костюмов, рубашек, галстуков, пальто и еще великое множество удивительных мелочей мужского туалета, о существовании которых бравый десантник, привыкший по ночам до дыр драить щеткой единственную форму, даже не подозревал. Причем брать можно было все что душе угодно, ограничиваясь только определенным количеством предметов одежды. Когда Алексей держал в руках выделенную ему государством одежду, от удовольствия у него загорелись уши – никогда еще у него не было столько элегантных вещей. Но тут же у него возникло и стало нарастать снежным комом чувство невыразимого стыда: а как же его Аля? Как ему смотреть ей в глаза, одетому с иголочки, в то время как у нее старая куртка да лишь одни обноски. Что говорить о платьях и костюмах, если даже сносного белья у офицерской жены осталось лишь пару комплектов, и это было жуткое, неприятное следствие их долгой совместной борьбы с голодным временем. И только теперь, когда Алексея самого завалили роскошными костюмами, о приобретении которых он никогда и не помышлял, он вдруг с острой болью в сердце подумал о жене, которая безропотно шла с ним по жизни, не жалуясь, не ропща, ничего не прося, а напротив, улыбаясь солнцу, радуясь их совместно проведенным дням. Как он теперь посмеет блистать на посольских или каких-нибудь еще приемах, когда ей не в чем показаться даже в среде его преимущественно небогатых новых сослуживцев. И когда Алексей с увлажнившимися от умиленного чувства к любимой женщине глазами, с необъятными пакетами в руках шел домой, он поклялся после первого же денежного содержания одеть ее, как куколку. Не ради самой красоты – она и так была ему милее всех, но чтобы избавить ее от страданий и мучительных переживаний из-за их, нет – его, финансовой ущербности и несостоятельности. «Временной», – крикнул он сам себе.

Служебная двухкомнатная квартира, куда поселили на время учебы семьи капитанов Артеменко и Юрчишина, находилась довольно далеко от академии, в Ясенево. Неблизкий путь в академию занимал около часа, но Алексей быстро научился использовать это время для учебы. Слушатель тайной академии, перемещаясь среди бесконечных людских толп в московском метро с максимально возможным темпом, втискиваясь и с силой проталкиваясь в потоках и пробках из человеческих тел, не переставал удивляться числу постных, сонных, абсолютно поникших и унылых лиц в вагонах столичной подземки. Он, преисполненный теперь несокрушимого желания непрерывно действовать, не мог понять, как можно быть столь опустошенными и инертными, когда сама жизнь бурлит неистово и вращает планету своими гигантскими, невидимыми глазом, но ощущаемыми всеми фибрами души щупальцами.