Родом из ВДВ

Игорь Николаевич едва не отшатнулся, увидев, сколько мольбы, неподдельного детского ужаса и желания жить было в округлившихся глазах и голосе этого затравленного веснушчатого мальчика. Такие глаза можно увидеть у коровы, которую ведут на забой. Обреченного солдата душили слезы, юная жизнь не желала мириться с участью смертника, судорожно искала спасительных зацепок. И фатальная беспомощность солдата мгновенно передалась комбату, он невольно сжал кулаки, хотя посеревшее лицо его под наблюдательным взором провожатого чеченца так и осталось непроницаемым, как скала, нависающая над ними. «Что они видели в этой жизни, зачем пришли в мир, с чем уйдут из него? Родились, незаметно выросли и теперь призваны так же, без всякой логики, не оставив по себе ничего, кануть в матовую бездну безвременья. Вот он, бесконечно противоречивый круг мирозданья! Сколько вот таких мальчиков еще придет в этот мир, и сколько вылетит вырванными клочками энергии, пополняя энергетические запасы Вселенной, ведь хоть что-то должно от всех нас остаться?!»

– Пойдем, Дэд, потолкуем, – предложил чеченец.

Игорь Николаевич, ни слова не говоря, отвернулся от своих и собирался уже следовать за провожатым, когда услышал еще раз робкий голос:

– Товарищ майор, вы ж нас не оставите, правда?!

Комбат не выдержал и оглянулся. Солдат-механик был невыразимо жалок и потерян, глаза у него покраснели и блестели от слез, совсем как у незаслуженно брошенного ребенка, которого поставили в угол, в то время как все собираются в цирк. Комбат молча, с горечью посмотрел на оттопыренные коленки его грязного, в нескольких местах порванного камуфляжа. И за эти коленки, и за грязь, и за дыры, и за его неприкаянную душу он, майор Дидусь, боевой кадровый командир, несет полную и безоговорочную личную ответственность. Игорь перевел взгляд на офицера. Лейтенант превратился в полупрозрачное эфирное существо. Он молчаливо покачивался на тонких ногах и слабо реагировал на происходящее вокруг. Но когда Игорь Николаевич опять отвернулся, вдруг рухнул наземь, подкошенный внезапной потерей сознания. Механик с неуместной здесь суетливостью и бросившийся к ним чеченский часовой поставили офицера на ноги. Тот наклонил голову и хотел упереться руками в полусогнутые, подрагивающие, острые, как у мальчика, колени – его, кажется, мутило, и он слабо контролировал происходящее. Но чеченец не позволил ему этого сделать, легко толкнув под локоть, и лейтенант послушно выпрямился, закатив при этом глаза к небу.

– Товарищ майор, вы ж нас не оставите, правда?! – жалобно вновь заговорил-завопил солдат, непроизвольно складывая руки в жесте мольбы. Его лицо окончательно потеряло человеческий облик; теперь перед командиром было уже просто измученное жертвенное животное, которое привели на бойню. И это животное трепыхалось, не чувствуя безнадежности ситуации, подчиняясь инстинкту жизни, последнему осязаемому аргументу, вслед за которым неминуемо следует конвульсия смерти.

– А как думаешь, если я уже сюда за вами пришел?! – Игорь Николаевич не выдержал и тут же пожалел об этом, потому что провожатый чеченец окинул его неодобрительным взглядом, в котором сквозили снисхождение и насмешка. И опять лицо горца, привлекательное в спокойном состоянии, исказилось, осклабилось, и показался темный, вероятно прогнивший, зуб.

4